Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

– Nahliesle. Его еще зовут французским вязанием. Эта катушка – моей младшей внучки Фредерики, и она уже вяжет как большая, хотя ей всего семь лет.

– А ваша внучка тоже ведьма?

– Ох ты ж господи, детка, с чего ты это взяла? – Швиттер накручивает шерсть на гвоздики, пропустив конец в дырку посередине. – Ну вот, я начала. Теперь смотри внимательно. Это гораздо проще, чем на спицах. Держи катушку в левой руке, so [58] , наматывай шерсть на гвоздики и тяни петлю, которая сверху, иголкой. – Она показывает несколько таких стежков. – А внизу у нас нарастает связанная труба, видишь? Очень быстро. Сможешь связать хорошенькие зимние носки своей кукле.

– Не хочу.

– Но будешь, Криста. – Ведьма Швиттер блестит глазами и кажет свои длинные зубы. – Это особая волшебная шерсть. Ты вяжешь, а она меняет при этом цвет.

Сейчас она синяя, а через несколько кругов будет розовая, потом желтая или зеленая. Попробуй.

Она смотрит, как я делаю несколько петель. Ненавижу это дурацкое занятие. Пальцам жарко и липко. Хочу играть. Как только она берется за свой журнал с картинкой на обложке, на которой какие-то мужчины улыбаются и машут, я стаскиваю все петли, и глупая труба падает на пол. Ведьма вздыхает, цокает языком, но ничего не говорит. Она поднимает, что упало, надевает петли обратно на гвоздики, сует мне катушку в одну руку, иголку – в другую.

– Выкобенивайся как хочешь, Криста. У меня нет других дел, и меня это все нисколько не раздражает. Будем сидеть вместе – хоть весь день, пока ты не сделаешь хоть что-то путное.

– Зачем?

– А ну тихо. – Ведьма берется за палку. – Сосредоточься.

Я скриплю зубами и шепчу скверные слова. Но теперь она смотрит за мной, пока я не пройду розовый и не доберусь до желтого. Потом сама накидывает еще немного, стягивает дурацкую трубу на конце и вручает ее мне.

– На один носок хватит длины. Завтра сделаем второй. Молодец, Криста. Иди поиграй с куклой, а я дочитаю журнал.

Сажусь в углу с Лотти. Она опять хочет послушать «Ханселя и Гретель», но только ту часть, где ведьму запихивают в печь. Сегодня мы разводим огонь горячий-прегорячий, и ведьма так кричит, что все окна в пряничном домике разлетаются на бесчисленные кусочки ячменного сахара. Мы сидим и едим их, а ведьма горит. Когда заглядываем в печь, там от нее остались лишь мерзкие желтые ногти и два длинных зуба.

Приходит Урсель, и ведьма Швиттер показывает ей что-то в журнале – какую-то картинку, наверное. Обе смотрят на меня. Я примеряю дурацкую маленькую трубу Лотти на ногу. Ей не нравится, потому что носок колется, да и ступни у трубы толком нету. Я говорю, что мы ей добудем настоящие носки, из магазина. Хочу выкинуть эту глупую штуку, но ее трудно снять, и приходится так сильно тянуть, что у Лотти отрывается нога, а вместо нее остается дырка. Внутри видно веревку, на которой нога держится.

Надо, думаю, поиграть в кроличьего доктора, беру у ведьмы Швиттер маленькие ножницы. Чик-чик-чик. Лотти так кричит, что приходится накрыть ей лицо подушкой. Нога отваливается, и я ее держу в руках, как медсестра. Потом отваливается и вторая нога.

– Господи боже мой, что ты творишь? – спрашивает Урсель, нависая надо мной, вцепившись в щетку для пыли. Она отбрасывает подушку ногой и хватает Лотти. – Вы посмотрите, что эта маленькая чертовка наделала. Испортила куклу. Как подумаю, сколько она стоила… другие девочки ценили бы. – Она стукает себе по голове. – Ненормальная, вот что я скажу. Не все дома.

Ведьма помахивает журналом.

– Я тебе что сказала? – Она протягивает свою лапу к Лотти. – Неси сюда куклу, Криста. Посмотрим, можно ли ее починить.

– Нет.

– А ну-ка быстро, пока отец не увидел, что ты натворила. Иди сюда сейчас же. Я за свою жизнь много кукол перечинила. – Урсель она говорит: – Принеси, пожалуйста. Не хочу я отвечать за такой ущерб.

Урсель вырывает ноги у меня из пальцев.

– Хватит. – Я царапаю ее руку и пытаюсь лягнуть. – Не хочу я, чтоб ее чинили. Она кролик.

– Это кукла, – скрежещет Урсель и так меня толкает, что я падаю. – Что с тобой такое?

– Ноги тут держатся на резинке, – говорит ведьма. – Толстая резинка подойдет. Мальчишки часто отрывают руки и ноги сестриным куклам – а иногда и головы, поиграться в похороны.

– Мальчиков не исправить. – Урсель качает головой, но вроде не злится. – Это уж как водится. Но я отродясь не видала девочки, чтоб вытворяла такую жуть.

Они возятся с Лотти, не обращая внимания на ее крики. Когда ноги у нее опять на своем месте, Урсель сажает ее на самый верх книжного шкафа – пока я не научусь себя вести. Трусы на нее не надевают.

Дядя Храбен приносит мне кулек фигурных мармеладок. Я раскладываю их по цветам. Черные – самые вкусные. Следом – красные, а вот оранжевые, зеленые и желтые по вкусу никакие. Раньше я им откусывала головы. Теперь попробую начать с ног.

– Ты нынче такая взрослая, – говорит он, тыкая мне в прическу.

– Мне не нравится.

– И мне. Лучше, когда распущенные. – Дядя Храбен умолкает. – Я никому не говорил, как ты вылезала в окно, шалунья Криста.

– А я никому не говорила, что вы стукнули маленького мальчика, – отвечаю я с полным ртом ног.

– Сколько раз тебе повторять, Криста? Не было там никакого мальчика.

– Меня за враки шлепают.

– А тебе нравится, когда тебя шлепают? – Дядя Храбен сует мне руку под юбку и похлопывает по попе. Руку потом убрать забывает.

– Нет. – Я беру сладости и ухожу на другой край стола. – А вам?

Он очень громко смеется.

– Когда как. Если твой папа, то нет. А что до окна, так он тебя больше в лазарет не возьмет. – Он смотрит на меня странно. – Особенно после того, что случилось.

Ведьма забыла свой журнал. Когда приходит Йоханна, он все еще лежит на кресле. Сегодня вечером на ней синее платье в облипку по ногам. Веки у нее тоже посинели, в тон.

– О, это свежий?

– Не знаю. – Я прошу ее спустить мне Лотти. – Шарлотта плохая. – Ноги у нее вялее, чем раньше, и она теперь не может сидеть, как надо.

– Как твоя прическа? Уверена, всем понравилось. Ну, ты сегодня хорошо себя вела? – Я не отвечаю. У Йоханны большие руки – сразу видно, они готовы кого-нибудь отшлепать. Да и все равно ей неинтересно. – Давай посмотрим, что у меня для тебя в кармане.

В этот раз она принесла мне новые заколки, только вряд ли они новые: в одной запутался черный волос. Они пахнут дрянью, которую Грет заливала в туалет. Две похожи на веточки с радужными птичками в ряд. Другие – металлические бантики, красные в белую точечку.

– Как у Мышки Минни, – говорит Йоханна.

– Мышка Минни дурацкая.

– Что за манеры, Криста? – спрашивает папа, возвращаясь после мытья рук, но ладонями друг вокруг друга он крутит по-прежнему. – Скажи спасибо тете Йоханне.