Александра Маринина - Ад

С ролью защитника и хранителя семьи Романовых было покончено раз и навсегда. Кирилл больше не испытывал в этом нужды. А когда в начале 2005 года встал вопрос о его участии в съемках очередного сериала, один из продюсеров сказал ему:

— Я уже поговорил с режиссером. Ты подходишь по темпераменту и по типажу, только морда у тебя больно помятая. Пил, что ли, много? В общем, имей в виду, у тебя есть полгода, пока будут писать сценарий. Если за полгода не приведешь себя в порядок, роли тебе не видать.

Об Аэлле Александриди, той самой, которую он вместе с Любой Романовой водил в Дом кино, Кирилл Тарнович слышал не один раз, услугами ее клиники пользовались многие актеры. Ну что ж, если делать пластику, то по крайней мере у знакомого врача с хорошей репутацией.

Повторное знакомство с Аэллой вызвало у него противоречивые чувства. С одной стороны, ему хотелось смеяться — до того эта женщина выглядела «крутой» и самодостаточной, но с другой стороны, ему хотелось пожалеть ее, приласкать и поддержать. А с третьей стороны, она ему очень нравилась именно как женщина. Она понравилась ему еще тогда, в далеком 1984 году, но в то время перед ним стояли совсем другие задачи, и открыто приближаться к семье Романовых он не собирался. Теперь же все было иначе, теперь он не был нищим безработным актером, у него были деньги и роли, и семья Романовых давно перестала иметь для него такое значение, как прежде.

Аэлла сама сделала ему операцию, но еще до операции они стали любовниками. И вот прошел год, прежде чем Аэлла ввела его в круг своих друзей. За этот год Кирилл многое узнал о Романовых, Аэлла не делала никакого секрета из семейной жизни Родислава и Любы и рассказала ему и о Лизе, и о ее детях, и о том, что Даша ушла в секту, а Денис теперь живет с отцом и его женой. Она и о смерти Коли Романова поведала. «Значит, он не за деньгами погнался, а ушел в бега, — с горечью думал Тарнович. — Ах, если бы я вовремя узнал, может быть, смог бы уберечь парня. Я бы обязательно что-нибудь придумал, чтобы его спасти. И от Даши я отстранился, а ведь она, наверное, нуждалась в помощи после смерти матери. Если бы я был рядом, я бы ее удержал».

Когда Аэлла заявила, что 3 мая они идут в гости к Романовым, Кирилл в первый момент испугался: Родислав, несомненно, узнает его и вспомнит, при каких обстоятельствах они встретились когда-то. И придется признаваться в том, что он был там, где на его глазах убивали молодую женщину. Был — и ничем не помешал, не попытался остановить убийцу, а позорно ретировался, поддерживая руками штаны. Он всерьез подумывал о том, чтобы под благовидным предлогом уклониться от визита, но потом все-таки решил пойти. Если неприятный разговор возникнет, он как-нибудь выкрутится.

Но никакого разговора не произошло. Более того, Кирилл понял, что Родислав не знает такого актера Тарновича и фильма о Робин Гуде он никогда не видел. Выходит, он не сдал его милиции вовсе не потому, что являлся поклонником его таланта, а по каким-то абсолютно другим причинам, не имеющим к Кириллу ни малейшего отношения. И совершенно напрасно он столько лет испытывал к Родиславу Романову чувство глубокой и искренней благодарности. И Кирилл не знал, радоваться ему или огорчаться.

…Он стоял на балконе в квартире Романовых, ждал, когда на него снизойдут космические лучи гармонии, и думал о том, что ему страшно повезло: он за пятьдесят один год прожил две параллельные жизни: жизнь средненького и не особенно удачливого актера и жизнь благородного защитника Робин Гуда. Разве это плохо? А теперь судьба дарит ему еще один шанс: он может пожить жизнью мужа, если Аэлла согласится выйти за него замуж. Он будет заботиться о ней, опекать ее, защищать, помогать. В общем, он снова сможет стать Робин Гудом и снова играть привычную для себя роль, ту, которая принесла ему звездные часы славы, ту, которая позволяла ему на протяжении многих лет ощущать свою нужность и полезность.

— Так ты все знал! — сиплым от возмущения голосом воскликнул Камень. — Знал и молчал столько времени! Тебе не стыдно?

— Мне? Ни капельки, — невозмутимо ответил Змей. — Ты представь, какого удовольствия ты лишился бы, если бы я сразу тебе все рассказал. Ты размышлял, сомневался, спорил с Вороном, удивлялся — смотри, сколько разных эмоций ты испытал. А так узнал бы — и всё, и никакой радости открытия.

— И давно ты знал?

— Давно. Как только Родислав на лестнице с неизвестным мужчиной столкнулся, так я сразу и посмотрел, как там и чего. Мне же интересно было, кто и за что Надежду Ревенко убил. Я, честно признаться, все ждал, когда же ты меня туда сам зашлешь, а ты молчишь, ничего не говоришь, ну, и я не лез со своей информацией.

— Ага, теперь уже я сам во всем виноват, — проворчал Камень. — Да мне и не так уж интересно было, кто ее убил, для меня было важно, что Геннадий невиновен, а его осудили и посадили, и мои Романовы из-за этого страдают и мучаются. А уж кто там на самом деле несчастную угробил — не суть важно для нашей истории.

— А в том, что Геннадий невиновен, ты, стало быть, не сомневался?

— Ни одной минуты. И Ворон со мной соглашался. И Романовы так думали. А уж когда Геннадий сам признался, что жену убил, тогда вообще вопрос об истинном убийце отпал сам собой. Но ты-то, ты-то! Не ожидал я от тебя такого.

— Глупый ты, — вздохнул Змей. — Знаешь, кто главный враг писателя?

— Наверное, издатель, — предположил Камень, изрядно удивленный такой резкой сменой темы.

— Нет, не издатель. Вторая попытка.

— Ну, тогда, наверное, редактор.

— Ничего ты не понимаешь в творческом труде. Главный враг писателя — читатель, который сразу заглядывает в конец книги. Писатель старается, придумывает, пишет, строит повествование, ведет читателя за собой и подводит его к развязке, да так, чтобы читатель испытал на этом пути разные чувства и обдумал разные мысли. Писатель вкладывает свой труд, гигантский труд, а неблагодарный читатель отправляет весь этот труд на помойку одним тем, что, едва прочитав первые десять-пятнадцать страниц, сразу смотрит в конец. Я просто не хотел, чтобы ты был неблагодарным по отношению к Ворону и к той истории, которую он тебе так долго и старательно рассказывает. Он же хочет тебя развлечь, он хочет, чтобы ты не скучал, он делает для тебя все, что может, понимаешь? И если я начну вмешиваться и рассказывать тебе то, чего он не знает, весь его труд пойдет насмарку. Я и так нарушаю собственные принципы, когда по твоей просьбе то и дело что-то уточняю, но обрати внимание, это касается только тех случаев, которые не затрагивают интересы Ворона как повествователя. А история Кирилла Тарновича — это очень важный момент, принципиальный, и я должен был дождаться правильного момента, чтобы все тебе рассказать.