Арнольд Цвейг - Затишье

— Весну, надо думать, нам здесь не придется встретить, — сказал Бертин, осторожно проводя бритвой по худому подбородку. — Дома будем.

Солдат, уже открывший было дверь, вдруг затворил ее и вплотную подошел к Бертину.

— С глазу на глаз, точнее, от очков к очкам, можно, думаю, рискнуть и сказать словечко. Разве ты не слышал? Русские уехали. Поминай как звали! И никакого тебе перемирия!

Бертин от испуга чуть не порезался.

— Слушай, — крикнул он, — что ты говоришь?

Бывший батальонный писарь и часовщик из Пфорцгейма шепнул на ухо Бертину:

— С этой скотиной Шиффенцаном разве заключишь мир? Ему одно нужно — обмануть и ограбить.

— А генерал Клаус, а большинство рейхстага?

— Не кричи так, — сказал вестовой, — таких тонких стен мы даже у себя на родине не знаем. Вильгельм Клаус играет в ту же дуду, что и Шиффенцан, но только поискуснее. Он, видно, по-своему обработал Гемерле, нашего депутата из Швабии. А большинство рейхстага? Если бы оно знало, что за ним стоят миллионы винтовок! Все мы. Все как есть. Но, видно, депутаты этого не знают, а может быть, это бонзы, которые не хотят знать. В вашей-то деревне что на этот счет думают?

— То же, что и ты, — ответил Бертин, еще раз намылился и провел бритвой в обратную сторону, вверх по худой щеке. — У нас есть несколько надежных людей, один из них на проводе с Варшавой и Вильно — унтер-офицер Гройлих.

— Передай ему привет, может, его заинтересует передовая статья из «Нейе Бадише Ландесцейтунг»? Вот она. Газету подарил мне старший врач, я положу ее тебе под подушку. У нас эту передовицу обсосали уже все, кому надлежит. На случай если Гройлих захочет знать мое имя — может, когда-нибудь пригодится, — меня зовут Роберт Нау, пфорцгеймский запасный батальон. В данное время прикомандирован к казарме номер два для приезжих рядовых. А, когда увидишься с нашим старшим врачом — он тоже из Бадена, вернее, из Мангейма, — спроси его насчет русских, а мне в обед расскажешь, что он сказал. Может, есть какие перемены. На обед у нас сегодня бобы с рубцами; повар наш — мастер своего дела.

Оставшись один, Бертин умылся остывшей водой из эмалированного таза. Надел галстук, мундир, шинель, затянул пояс, на котором даже висела шашка в серых металлических отлакированных ножнах, и с волнением взглянул на крепость. «Уехали? — подумал он. — Не может этого быть. Что сказал унтер-офицер Гройлих о Ленине? „Нет, им не удастся своими маневрами заставить его отступиться от своей цели“. Если доктору ничего не известно, надо постараться проникнуть к нашему обер-лейтенанту. „Там, высоко, где реют флаги“, сведения добыть нетрудно». И он сбежал по лестнице так быстро, как давно уже не бегал — с тех пор, как на него напялили кайзеровский мундир.

В крепостном лазарете царило оживление: вечером предстояла отправка эшелона так называемых легких больных через Мервинск в Вильно. Выдавались продукты, укладывались вещи, заполнялись и подписывались бумаги, и суета была такая, какую могут представить себе только служащие подобного учреждения или сами больные. Бертин к ним не принадлежал, так как по состоянию здоровья в больничной койке пока не нуждался. Старший врач доктор Вейнбергер знал, что восемнадцатого января, в день орденского праздника, будет произведен в штабные врачи, и работал с чувством удовлетворения и сознанием врачебного долга. Он был рад поближе познакомиться с писателем Бертином, попросил его сесть и раскрыл перед ним ящик с сигарами, не переставая диктовать писарю сопроводительные свидетельства для подлежащих отправке солдат. Очки увеличивали его дальнозоркие серо-голубые глаза, светившиеся на розовом лице и перебегавшие с писаря на гостя. С сосредоточенно-деловым видом он взял в руки пачку карточек, точно игрок, собирающийся тасовать колоду.

— Вас, вероятно, в первую очередь интересуют ваши бывшие товарищи, не так ли? Я сейчас извлеку из ящика их карточки, и вы сразу будете в курсе дела. После обеда, часам к трем, приглашаю вас на чашку кофе. Тогда и поболтаем. А теперь…

— Простите, если я задам вам вопрос, не относящийся к нашему разговору. Но вопросы общего порядка на первом плане, не правда ли? Вам известно, что там, наверху, дело кончилось разрывом?

— Ах, боже ты мой! Вчера во всех отхожих местах только об этом и болтали. Основной состав делегации, правда, возвращается в Петроград — за получением новых инструкций, как говорили у нас в офицерском собрании. Но секретарь, переводчики и целый штаб военных экспертов с орденами и погонами остаются. Делегация непременно вернется, ну а противники тем временем останутся каждый на своих позициях — и русские, и мы. Конечно, вести такого рода переговоры — не то что собирать ежевику, а ведь даже ежевика, и та с шипами. Но генерал Клаус обладает и гибкостью, и твердостью.

— Слава богу, — вздохнул Бертин.

— А теперь слушайте, молодой человек! — и он повернулся к писарю, сидевшему за пишущей машинкой. — «Юргенс, Генрих, Кюстринского запасного батальона, рождения 1888 г., сентября 9-го дня, в городе Альтона. Туберкулез правого легкого, рассеянные каверны. Желательна новая рентгеноскопия. Перевести в туберкулезный госпиталь в Беелице или в Герберсдорфе — по указанию виленского тылового лазарета, терапевтического отделения. Не исключается восстановление профессиональной работоспособности, каковую цель следует себе поставить».

Вернер Бертин кивнул, глядя в пространство.

— «Науман, Игнац Макс, Кюстринского запасного батальона, рождения 1900 г., февраля 2-го дня, в городе Берлине. Лопнула левая барабанная перепонка, нарушен орган равновесия, обследовать соответствующий нервный центр в виленском тыловом лазарете, в нейрологическом отделении. Умственно неполноценен. По излечении рекомендуется демобилизовать. Вполне пригоден для работы на военных заводах. Тот факт, что он был призван и направлен в действующую армию весною 1915 года, может быть оправдан только чрезвычайными обстоятельствами того времени». Точка, — заключил врач.

— Это сослужит службу бедному парню, — сказал Бертин и поднялся. — Большое спасибо, господин старший врач. В Мервинске доктор Познанский сделает все необходимое, в случае если Науману пришьют «государственную измену». Его товарищ Юргенс вчера вечером слышал его показания и готов выступить в качестве свидетеля. Что касается унтер-офицера Клоске из штрафного батальона, то я надеюсь, господин старший врач, уж раз вы так любезно пригласили меня, многое узнать о нем сегодня.

— Прекрасно, — сказал доктор, подавая ему руку. Бертин стал во фронт, щелкнул каблуками и вышел.

Бертин долго слонялся по развалинам Брест-Литовска: заглядывал в дыры подвалов, рискуя жизнью, проникал в современные многоквартирные дома; отведав обещанных ефрейтором Мау свиных рубцов с бобами, он отдохнул на своей койке в общежитии для приезжих солдат и ровно в три явился к доктору Вейнбергеру. И кто же сидел у него с сигаретой в руке за чашкой черного кофе?