Сергей Есин - Мемуары сорокалетнего

— Что делать будем? Машину-то дали…

Нонна вздохнула, чуть отодвинула от себя тарелку, как бы показывая, что мысли у нее на этот счет самые серьезные, отлежавшиеся, не подогретые вином, и сказала:

— Я уже думала, Саша. Придется, наверное, у Галины Платоновны просить, родственников-то у нас с тобою немного, да и отдадим ты с тобою долг не очень скоро. А здесь все же родная мать…

— Ну, я, правда, еще могу работу взять, халтуру.

— Ты и так встаешь рано.

— Это будет по субботам и воскресеньям. Мне эту халтуру Юленька предложила. На работе у ее мужа дали пять гектаров под садовые участки, им надо планировку сделать, разметить дорожки.

— Не нравится мне твоя Юленька. Так она на тебя все время глядит, будто хочет съесть.

— Да что ты, мать, — Саша перегнулся через стол и поцеловал жену в щеку, — куда я без тебя.

— Вот Зинаида говорит, что все мужчины кобели. Все до одного.

— И ты ей веришь?

— Про тебя не верю.

— И правильно. А еще я думаю, — сказал Саша, опять возвращаясь к теме, — что можно попросить у Павлика. Деньги у него есть.

— У бабушки можно попросить.

— Кто же, Нонна, просит у восьмидесятилетней бабушки. Она и так нам все, что может, отдает.

— Попросить можно. Бабушка в прошлом году бычка сдала.

— А это? — Саша глазами показал на большой просторный холодильник «Минск». — Я даже вижу здесь и рога и копыта от этого бычка.

— Нет, Саша, деньги у нее еще остались.

— Ну, это запасной вариант. У кого еще?

К часу ночи, когда в бутылке любимого Сашей вермута показалось донце, был составлен список всех возможных заемщиков. Саша и Нонна перетрясали этот список долго и тщательно, взвешивая не только душевное или родственное расположение каждого человека, но и его материальные возможности. Листочек бумаги из «Дневника полевых наблюдений» покрылся столбиками имен, возле которых сразу же пририсовались номера телефонов, адреса. И все им в этом списке в этот полночный час казалось реальным, осуществимым. Над маленькой кухней задували зеленые ветры летних дорог.

Когда последняя кандидатура была обсуждена, взвешена, поставлена в список, Саша слил остатки вина в рюмку, потом отлил из нее в другую, пододвинул к жене, сказал:

— За осуществление.

Они выпили, Саша встал, пошел мыть посуду, а Нонна разбирать постель. Она взбивала подушки, раздевалась и думала о том, что сейчас придет Саша, обнимет ее, и, задыхаясь, она будет гладить его по спине, по плечам, так же целовать, как когда-то в старом бабушкином доме.

В понедельник Саша постарался поскорее закончить работу на объекте и прибыть в управление пораньше, до обеда. Слухи о том, что Русакову дали машину, уже просочились, и пока Саша шел по управленческим коридорам и раньше, на крылечке, куда выходили покурить, поглядеть на улицу, многие его поздравляли, трясли руку, намекали иносказаниями, а иногда и прямым текстом, что со счастливца полагается бутылка. Саша отшучивался, тоже тряс руку, улыбался своей негромкой мальчишеской улыбкой, которая ему очень шла — белые зубы ярко светились на загорелом лице, — угощал сигаретами, а сам неторопливо, но неуклонно пробирался в сторону месткома.

Владимир Васильевич был, как всегда, на своем боевом посту с дымящейся кружкой чая в руках. Он тоже сначала, как и все, поговорил о счастливце, снова, как и в пятницу, пошутил насчет звездочек, Саша, тоже в шутку, рванул было заполошно к двери, Владимир Васильевич его остановил, тут же вспомнив, что такая же игра у них состоялась в пятницу, и уже другим, официальным тоном спросил:

— Ну, что тебе, Санчик? Ты ведь просто так ко мне не заходишь.

— Да я, Владимир Васильевич, — начал Саша робковато, — пришел насчет машины.

— Ты что, пришел отказываться? Дорого? Да у меня ее в управлении сразу перехватят. Вот Тамара Григорьевна, например, твоя соседка по комнате по этому поводу копытом бьет.

— От машины я отказываться не буду. Мы с женой посчитали свои матресурсы, прикинули, подзаймем кое-что, может быть, ковер продадим, но вывернемся. Машину ведь один раз в жизни простым людям дают. Мне другое: мне бы поточнее узнать, когда ее надо выкупать. Я бы тогда рассчитывать мог…

— Да откуда я знаю, — отмахнулся Владимир Васильевич, опять прикладываясь к кружке с чаем. — Этого, наверное, никто не знает. Как будет завоз. Но в тресте, когда нам разнаряживали машины, меня предупредили, чтобы мы все оформили и подали списки мигом.

— А поточнее все это нельзя определить?

— Да кто же это будет определять? Машина дело деликатное, никто не скажет.

— Да вам-то, Владимир Васильевич, скажут, — мягко, но настойчиво сказал Саша, растерялся от собственной напористости и улыбнулся той своей милой и доброй улыбкой, которая не позволяет — о чем он не догадывался, наверное, несмотря на свои почти тридцать лет, — отказать в просьбе.

— Ну, ладно, насильник, — сказал Владимир Васильевич, с видимым неудовольствием отставляя кружку, — сейчас позвоню в трест. А ты пока сходи вылей из заварного чайника гущу. Чай надо пить свежим, — откровенничал Владимир Васильевич, — специалисты говорят, что настоящий чай живет всего двадцать минут.

Пока Саша ходил к титану выливать в ведро заварку, Владимир Васильевич уже выяснил вопрос в тресте. Вернее, когда Саша снова зашел, разговор уже заканчивался, шли взаимные благодарности, приветы и телефонные выказывания доброжелательства. Наконец Владимир Васильевич опустил трубку на рычаг, отхлебнул глоток чая, чтобы притомить Сашу и придать цену информации, и сказал:

— Ну, дорогой Санчик, в рубашке ты родился. Финляндия заказала партию «Жигулей» в экспортном исполнении, но у них возникли какие-то трудности, и от машин фирма отказалась. Эту партию и будут распродавать. Пляши. Открытка на машину придет к тебе не позже, чем через три недели.

— Ну, а прямо завтра-то эта открытка не придет? — спросил Саша.

Сердце у него в груди скомкалось, ударило в ребро, и впервые какие-то неясные, но тревожные предчувствия возникли в сознании: «Не так-то это все будет легко, как казалось дома, сидя на кухне и утрясая с Нонной список». Но он тут же себя успокоил, улыбнулся, чтобы не показать своей тревоги, и сказал себе: «Не нервничай. Людей мы с Нонной наметили надежных».

— Ну, не завтра, — сказал Владимир Васильевич, — но недели через две, даже дней через десять открытка может и подойти. А у тебя какие-то сомнения?

— Никаких сомнений нет. Одна радость. Спасибо еще раз, Владимир Васильевич.

Когда Саша вошел в свою комнату, он сразу понял, что обстановка в ней необычная. Правда, Варвара Петровна как всегда лишь на секундочку оторвалась от телефонной трубки и папиросы «Беломор», которую она одновременно, не переставая говорить, курила, сказала заникотиненным баском: