Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Что же мешало ему набраться смелости встать и уйти? Неужели же несколько «манхэттенов», которые он выпил? Получается, что их любовь можно утопить в четырех или пяти коктейлях?

— А ты можешь говорить серьезно?

— Но я, старик, как раз и говорю с тобой на полном серьезе. Я, может, и шучу, но когда я шучу, я более всего серьезен. Твоя тридцатитрехлетняя мышка без профессии, без работы, без счета в банке — конченый человек, понимаешь ты это или нет? Я даже не поведу тебя в «Валдорф», чтобы проиллюстрировать то, что хочу сказать. Ну, здесь мы в баре, где в основном мужчины, а выйди за дверь, пересеки коридор, и ты обнаружишь не менее пятидесяти девиц от восемнадцати до двадцати лет, одна другой красивее, к тому же некоторые из них девственницы. И все они в той же ситуации, что и твоя прекрасная дама… И все же сейчас эти девушки, на каждой из которых украшений и тряпок не меньше чем на тысячу долларов, отправятся спать черт знает куда, закусив небольшим бутербродом с кетчупом в кафетерии. Скажи мне, ты сюда приехал работать или нет?

— Сам не знаю.

— Коли не знаешь, возвращайся во Францию и подписывай не раздумывая контракт, который тебе предложат в театре Порт-Сен-Мартен или в театре Ренессанс. Я знаю, что ты поступишь по-своему и что ты будешь на меня сердиться и уже сердишься, но ты не первый из тех, кого я вижу, как они приезжают сюда и потом катятся вниз, потеряв равновесие.

Ведь ты-то решился крепко держать руль? Тогда давай действуй… Или предпочитаешь играть Ромео и Джульетту? В таком случае good night [4] Доброй ночи (англ.) . , старик. Бармен!

— Нет, я плачу…

— Я тебя столько сегодня ругал, что имею право заплатить за то, что мы выпили. Ну что же она тебе рассказывает, твоя малышка? Естественно, разведенная… К этому возрасту они все разводились хотя бы один раз.

— Почему обязательно Кэй должна быть разведенной?

— Она немало помыкалась по свету, не так ли? А теперь она ищет, где бросить якорь.

— Ты ошибаешься, уверяю тебя.

Он не мог больше сдерживаться, ибо чувствовал, что уже не в силах продолжать предавать Кэй.

— Ты умеешь плавать?

— Немного.

— Допустим, что немного. Иначе говоря, способен выбраться, если упадешь в спокойную и не очень холодную воду. Ну а если в это же самое время какой-то безумец бьется в воде и цепляется за тебя изо всех сил? А? Как тогда? Отвечай!

Он знаком попросил налить еще.

— Вот так, старик! Она будет биться в воде, поверь мне. И вы оба пойдете ко дну. Еще позавчера, когда мы расстались, я не хотел тебе этого говорить, поскольку у тебя был такой вид, что казалось, ты готов был поссориться из-за любого пустяка. Сегодня ты явно более разумен.

Комб чувствовал себя задетым и стал покусывать губы.

— Понимаешь, когда я увидел, как ты вчера с молитвенным видом засовывал свою монетку в щель музыкального ящика… и ждал, когда заиграет пластинка, с лицом девицы, млеющей от восторга при виде обожаемого киноактера… Нет, старик, негоже так себя вести ни тебе, ни всем нам, которые живут этим бизнесом и знают, как эти вещи делать! Итак, позволь мне повторить тебе последний раз как другу, которого я люблю: ты пропащий человек, Франсуа.

Им принесли сдачу. Ложье взял ее, опустошил залпом свой стакан, отсчитал чаевые и встал.

— Ты в какую сторону?

— Я иду домой.

— А дом твой где-то у черта на куличках. Там у тебя нет даже телефона. Как же, по-твоему, продюсеры смогут тебя разыскать?

Они вышли друг за другом, постояли немного на Мэдисон-авеню, швейцар ждал их знака, чтобы открыть им дверцу такси.

— Видишь ли, друг мой, у нас во Франции обычно делают всего лишь один раз попытку испытать свой шанс, а здесь можно делать и две, и три попытки. Но нельзя, конечно, перегибать палку. Я могу тебе рассказать о пташечках, которые начинали как Show girl или как машинистки в шестнадцать лет, в восемнадцать они уже разъезжали в «роллс-ройсах», а в двадцать два снова шли на сцену статистками и начинали с нуля. Я знавал и таких, которые по два-три раза испытывали свою судьбу, заново принимались заниматься бизнесом, уже имея в прошлом и особняк на Парк-авеню, и яхту во Флориде. А кое-кому удавалось выйти снова замуж или жениться весьма удачно. Есть ли у нее хотя бы драгоценности?

Франсуа не счел нужным отвечать. Да и что он мог ответить?

— Поверь мне, моему небольшому опыту: ничего, кроме места билетерши в кинотеатре, ей не найти. Да и то еще только по протекции. Ты на меня сердишься? Тем хуже. И тем лучше. Всегда сердятся какое-то время на врача, который кромсает ваш живот. Ты заслуживаешь лучшей участи, старина. Когда ты это поймешь, ты излечишься. Bye, bye! [5] До свидания (англ.) .

Комб, должно быть, изрядно выпил. Он этого не заметил из-за той быстроты, с которой сменялись тосты, из-за шума, царившего в баре, из-за тревожного ожидания разговора с Ложье, который он хотел провести наедине.

Он вновь мысленно увидел фотографию своей жены на первой странице парижской газеты, с пушистыми волосами и с головой, слишком крупной для ее плеч.

Именно это, по мнению кинокритиков, и придавало ей вид юной девушки, а также то, что у нее были узкие бедра.

Неужели же Ложье обладал даром провидца или же просто был в курсе дела?

— Билетершей в кинотеатре, — сказал он, — да и то еще!..

И действительно, да и то еще, коль скоро эта работа не подходила ей по здоровью.

Можно делать попытку два, три раза…

И вдруг, когда он одиноко брел по тротуару, на который падали из освещенных витрин косые лучи света, он внезапно все понял.

Кэй делала разные попытки, и он стал ее последним шансом. Он подвернулся ей в нужный момент. Опоздай он на каких-нибудь четверть часа и не прояви должного внимания там, в сосисочной, а то и просто мог выбрать другой табурет, и тогда на его месте оказался бы какой-нибудь пьяный матрос или бог знает кто…

Он ощутил к ней прилив нежности. Это была реакция на его слабость и трусость.

Ему захотелось скорее прийти и успокоить ее, заверив, что всем этим Ложье, какие только есть, с их поверхностным и высокомерным жизненным опытом, не удастся помешать их любви.

Конечно же, он был заметно пьян. В этом он лишний раз убедился, когда, задев какого-то прохожего, снял перед ним шляпу, пытаясь извиниться.

Но зато был он искренен, а другие, все эти Ложье, этот человек с крысиной физиономией, с которым он пил первые аперитивы и который торжественно удалился с американкой, все эти люди здесь, в «Ритце», и там — у Фуке, были, по сути дела, мелкими крохоборами.

Это слово, которое вынырнуло откуда-то из глубины памяти, доставило ему огромное удовольствие, и, продолжая свой путь, он громким голосом твердил:

— Эти проклятые крохоборы…

Он злился на них.