Константин Сазонов - Фома Верующий

Вечер я провел в кафе с названием «Лами» напротив базилики святого Димитрия Солунского. Она никак меня не хотела отпускать, и я быстро понял почему.

Поначалу я не заметил, а теперь разглядел большую, но очень грациозную чайку. Она все время сидела на маковке креста и смотрела в разные стороны. Я наблюдал за ней два часа, пил свежевыжатый сок и периодически сам осматривался вокруг. Соседи менялись каждые четверть часа: громко галдящая молодежь, с интересом разглядывающий меня священник, две подруги, которые о чем-то секретничали. Как только облака обозначили угол солнечных лучей, птица одним взмахом крыльев улетела в сторону залива. На Солунь опускались сумерки. Мне было пора в номер. С наступлением ночи я понял, как сильно устал.

Сна я не помнил, но проснулся очень рано. Вместе с первыми полутонами серого в комнате зашевелились тени. Ночью разгулялся сильный ветер, и темнота никак не хотела отступать. Словно рябью подергивалась светом редких фар, который пробивался даже сквозь застывшие ставни. Я застрял в загустевших мгновениях, словно муха в сиропе. Не в силах пошевельнуться, я покорно ожидал первого луча. Вот он робко войдет в мое пристанище, я подниму затвор, и он растечется, размажется кафельным бледным солнцем по пыльному полу.

Мне стало немного грустно оттого, что в эту палитру не окунуть кисти, не подрисовать смешных ярко-желтых усов хронически невыспавшемуся и оттого недовольному портье внизу. Это небольшое пятно света не поместить в сердце, не спрятать в ладонях, а очень хотелось бы растопить льдинки в твоих глазах и согреть им твои вечно холодные руки.

В семь утра я уже пью свежесваренный кофе в лобби крошечной гостиницы. Южная Европа лежит в ленивом покое и еще спит глубоким сном, а в окне медленно отсчитывают солнечное время тени каштанов на площади Аристотеля и кружат голуби. Я заметил еще вчера — они с нетерпением ждут сухонькую старушку с водянистыми и необыкновенно ясными глазами. Она приходит уже через десять минут, рассыпает по мраморным плитам пшено и хлебные крошки и долго с умилением смотрит на птиц. Приоткрыв жалюзи, я в полном безмолвии наблюдаю за этой картиной.

Еще через десять минут мне хочется еще кофе. Вечно задумчивый портье — собрат швейцара, кажется даже рад смене декораций.

— Мистер, отчего Вам не спится, такая рань. Должно быть, вы в России все такие беспокойные. Всё бродите в задумчивости, ищете чего-то.

И тут же, глядя на чашку в моих руках, добавляет:

— Утром очень неплохо чем-нибудь подкрепиться. Возьмите на кухне молоко и печенье. Угощайтесь, мистер. А что вас так беспокоит?

— Просто хочу прогуляться, пока улицы пустые. Это так прекрасно, когда ничего не отвлекает от впечатлений.

В соседней комнате очнулся от дремоты и заспанно бросил мне «хэлло» швейцар. Мне интересно. Как эти постоянно мигающие электронные часы не сводят с ума двух людей, посменно видящих перед собой только редких посетителей, мимолетных прохожих за стеклянными дверями и стену напротив.

Я разбавляю очередную порцию кофе молоком и понимаю, что мне очень тесно на этой маленькой кухне и решаю выйти на улицу. В кармане трезвонит телефон, но некуда пристроить горячую и парящую чашку. Я справляюсь. На связи Москва. Это вечное полярное зимовье на скалах офисного пластика настигает меня и тут. Давняя была мечта: вырваться из этих безнадежных принудительно-дружественных абстрактных объятий. И вот получилось, но пара рабочих вопросов заставляет вернуться к жестокой реальности.

Меня приветствует незнакомец. Я заметил его краем глаза еще до телефонного разговора и принял за местного жителя. Мягко ступая, он подошел, протянул мне руку и на чистом русском представился: «Мухаммад. Я из Александрии».

Ранним утром Солунь была пустой и безлюдной. Только ветер гонял обрывки газет по мостовым, да собаки глядели на нас уставшими от жизни глазами. Мухаммад предложил прогуляться. Он скучал.

— Я сам живу в Украине, перегоняю из Германии машины, а в этот раз вот решил сделать крюк, немного отдохнуть, отключить голову от проблем, а их немало.

— Видимо, все мы такие, тебе сколько лет сейчас, тридцать три?

— Да, тебе тоже?

Мы не торопясь гуляли по Лададике и Цимисхи, вышли на набережную Никис.

— Хочешь еще кофе? Только хорошего, настоящего, и в ресторане плачу я, хорошо? — неожиданно предложил он. — Правда, в такой ранний час еще нужно поискать открытое заведение.

— Я заметил, тут никогда никуда и никто не торопится, — согласился я.

Мой неожиданный знакомый рассмеялся.

— Ты прав, южные города похожи, — продолжил он. — Вообще, здесь мне все напоминает родной дом. Вот идем с тобой по набережной, а я вспоминаю, как в Александрии мать моет морской водой пол. Это у нас считается хорошим средством от дурных глаз, мыслей и людей. Я скучаю, но возвращаться не хочу. У меня высшее образование, я знаю три языка, но перегоняю машины. Эта работа мне приносит намного больший доход, чем на родине, а у меня маленькая дочь, скоро родится второй ребенок.

С писком в нервном тике задергался красный глаз светофора, в гранитные плиты ударила волна и окатила нас солеными брызгами. Перебежав через дорогу, мы расположились в кафе. Мухаммад подмигнул мне.

— Смотри. Тут есть одна хитрость. Он отложил меню со стола, подождал, пока бармен отлучится, и взял с его стойки другую, точно такую же книжку.

— А в чем разница. В ценах? — догадался я.

— Именно. Да еще какая. Даже в Шарме, где я работал, так не накручивают, — присвистнул он.

Официант принес нам кофе, с улыбкой поздравил нас с хорошим знанием традиций туристического бизнеса и взял, сколько положено, получив хорошие чаевые.

Я смотрел в упор на своего неожиданного или, наоборот, очень неслучайного собеседника. Он был смуглый, но светлый, при этом голубоглазый. Такой набор характерен только для северных арабов. Это подчеркивало и его мягкое произношение согласных. Такое редко встречается в Египте. Только в Сирии, Ливане и Северной Аравии.

Расплатившись, мы нашли еще один смысл этой прогулки — сделать фото на память у Белой Башни, увенчанной флагштоком турецкого линкора. Мухаммад сделал несколько снимков, а после дал мне свой фотоаппарат.

В квартале от собора Святой Софии наши пути разошлись. Я наметил себе свой собственный маршрут, а моему утреннему попутчику нужно было в дорогу. Мы тепло распрощались:

— Пока, быть может, мы еще увидимся!

Обернувшись, я помахал ему на прощание рукой.

Уже в обед на выходе из нашего «Орестиса» я встретил компанию из Украины. Их было четверо: все в первый раз приехали в Солунь и разглядывали карту в поисках базилики Димитрия. Группу возглавлял отец Иоанн, священник из Львова, сменивший рясу на мирской костюм. С ним был Александр Иванович из Тернополя и два парня — Андрей и Сашко. Они были из Харькова и Кировограда.