Эм Вельк - Рассказы (сборник)

Свет солнца, голубизна неба, зелень лугов, пение птиц, глаза девушек — все эти источники вечного огня заставили сердце Вольфа Дитера вспыхнуть, сияние сфокусировалось в его глазах и горячим потоком хлынуло на девушек, те почувствовали волнение и оглянулись на молодого человека. Усиленная теперь уже четырехкратным отражением энергия вернулась к нему, заставив его душу затрепетать от бессознательной пронзительной радости бытия. Она выразилась в крике и, поскольку крик тонул в шуме окружающих, в виде жестов. А так как девушки тоже стали выкрикивать непонятные слова, то к ним начали прислушиваться ругавшиеся в вагоне женщины, они поглядели на девушек, потом на парня, стоявшего на платформе, посмотрели на луг за девушками, прекратили ругаться и начали хихикать. В конце концов все стали громко и весело хохотать и поддержали хором это трио. Затем к ним присоединились и мужчины, и люди с других открытых платформ.

Удивленные, что оказались в центре внимания целого железнодорожного состава, битком набитого такими несчастными и в то же время радостными людьми, опасаясь, что своим поведением они вызвали странную перемену в настроении, поскольку несомненно на них указывало пальцами и что-то им кричало все больше народу, девушки собрались уже было бежать, как вдруг Вольф Дитер соскочил с платформы и заступил им дорогу. Он обнял их обеих за плечи и повернул смущенных девушек спиной к поезду. И тут они увидели: за ними, совсем рядом, на лугу стоял крупный аист, чопорно-неподвижный, и смотрел в их сторону.

— Аист! Аист!

Не только дети в вагонах выкрикивали это слово, мужчины и женщины также выражали свое удивление и радость: ведь все это грозовое лето никто из них не видел в Германии ни одного аиста.

На виду у аиста, ощущая молодую силу и озорство, исходившие от Вольфа Дитера, девушки заалелись, как маков цвет, и попытались выскользнуть из его крепких рук. Они визжали и извивались, но свобода не далась бы им так легко, если бы не засвистел паровоз. То, что свисток оказался громким, было странно: до сих пор паровоз только стонал, как полуобморочный, сейчас же он заржал, как жеребец, и даже энергично фыркнул Вольф Дитер отпустил девушек, успев, однако, наградить одну из них поцелуем в полуоткрытые от удивления губы, другой же он попал только в щеку, еще раз смеясь показал на аиста, затем на себя, что можно было расценить как предложение, и кинулся догонять свой, уже отъехавший, вагон, а девушки тем временем скрылись за домиком из гофрированного железа.

Еще неистовее синело небо, сияло солнце, зеленели луга, пели птицы, хоть на самом деле это просто чирикали воробьи, в то время как фантастический поезд, карикатура на цивилизацию, заполненный несколькими сотнями людей, потерявших родину, вихляя катил по искалеченной колее в безрадостную пасмурную даль.

Только аист глядел ему вслед. Его острые глаза могли различить, что на одной из платформ по-прежнему стоял высокий молодой человек и радостно махал обеими руками. Зато аист не мог заметить, как из-за жестяного домика осторожно высунулись две смеющиеся девичьи мордашки, непроизвольно игравшие роль стоп-сигнала, останавливающего кровь. О молодость, вечная надежда народов!

Хотя они ждали его после письма из Галле каждый день, радость семьи Бэр была велика. Даже господин член участкового суда, казалось, был взволнован. Таким ухоженным и нарядным он и представить себе не мог вернувшегося домой солдата, особенно этого. Тот пожал господину Бэру руку, похлопал его по плечу и воскликнул с уважением:

— Ну, старик, ты неплохо сохранился. Немного скрючился, но ведь рад небось, что выбрался из этого дерьма, а?

— Однако, Вольф Дитер! — прозвучал, как и прежде, набатом предостерегающий голос матери. — Однако, Вольф Дитер…

— Все в порядке! — протрубил тот и, подхватив худенькую женщину на руки, пронес ее через комнату и опустил на тахту. — А вы заново обставились или комната была меблирована?

И прежде чем ему успели ответить, решительно заявил:

— Не волнуйтесь, все будет. Ведь у вас есть я!

Фрида, верный друг семьи, светилась от зажегшейся в ее душе новогодней елки, а слегка треснувший новогодний колокольчик ее сердца потерял голос. Вот он, тот юноша, который когда-то, как весенняя буря, разметал ее по-летнему спелые нивы, красивый, сильный, веселый мужчина. Благодарность, надежда, смирение спутали ее чувства и мысли, все те благие намерения, к которым она пришла после бесед с госпожой советницей и по велению собственного сердца — быть сдержанной, если… Не помня себя, она рванулась навстречу и таким образом выставила на обозрение другой предмет своей любви: высокого, долговязого девятилетнего подростка с длинным лицом, широкими скулами, пышной белокурой шевелюрой, с широким лбом, выдававшим некоторое недовольство. Ему велели поздороваться с этим человеком как с отцом, так пожелала бабушка; он-то думал, что увидит вернувшегося бойца, каких приходили тысячи, грязного и оборванного, но солдата, а тут перед ним стоял чистенький господин, который к тому же вел себя несерьезно, будто глупый мальчишка. Но тот, поняв, наконец, что к чему, схватил мальчика за плечи и стал трясти, выкрикивая:

— Как тебя звать, парень? Есть ли там кто еще?

Тут с уст одной из женщин, вернувшихся в комнату, матери или бабушки, слетело имя Вольфхен. Что мальчик не преминул сердито исправить, не желая, чтобы к его имени прибавляли совершенно неуместный уменьшительный суффикс:

— Вольфом меня зовут. Может быть, вы позаботитесь о том, чтобы эти женщины стали меня наконец называть правильно!

Вольф Дитер старший был в великодушном настроении, поэтому он воспринял эту просьбу не только буквально.

— Ну конечно, Вольф. А как тебя зовут дальше? — Он забыл фамилию Фриды. — Ну, неважно, я тебя усыновлю. С сегодняшнего дня ты — Вольф Вальдхаузен. Или Вольф Бэр. Можешь выбирать.

Квартира была маленькой, по вечерам каждый раз надо было устраивать постели, и уже через несколько дней обнаружилось, что вернувшийся фронтовик спит с Фридой. Выяснилось также, что еды не хватает, и перед голодными глазами бывшего солдата всплыло имение Фюрстенхаген, и он поведал о своем решении съездить в Мекленбург и посмотреть, нельзя ли там что прихватить. Мать из хозяйственных соображений поддержала его, господин член участкового суда из мещански-нравственных соображений был против. Вольфхен, скоро перешедший на «ты» и «папа», из эгоистических соображений — за: отец ему много рассказывал о благодатной деревенской жизни, а Фрида, по крайней мере внутренне, опять-таки — против, ибо она опасалась, что Вольф Дитер там не столько прихватит, сколько оставит. К тому же, как она знала, он кое-что там уже оставил.