Имре Кертес - Английский флаг

Минут десять он кипел от возмущения, потом наконец поймал какого-то станционного служащего; и узнал, что поезд опаздывает; ответом на раздраженно-требовательные вопросы было лишь флегматичное пожатие плечами: дело обычное, поезд идет издалека и путь ему предстоит еще долгий, пусть господин радуется, если опоздание не превысит те сорок пять минут, с которыми, по состоянию дел на данный момент, так и так надо считаться.

В итоге поезд опоздал ровно на час; и в дальнейшем, как это явно чувствовалось, старался не сократить, а увеличить свое опоздание; на каком-то занюханном полустанке, например, торчал целых двенадцать с половиной минут, один Бог знает, чего дожидаясь. А когда, наконец, посланец уже считал, что прибыл к цели назначения, и, выйдя со станции З. — которая уже заведомо показалась ему подозрительной, — огляделся, он был неприятно удивлен: где же пыльная пристанционная площадь с хилыми, полузасохшими деревьями, где же открытый всем ветрам тракт, зовущий в пешее паломничество — которое ему еще предстояло — под жестким, беспощадно, соответственно случаю, искрящимся, раскаленным небом? Вместо них он видел кривую, застроенную сельскими домишками улицу; куда бы он ни смотрел, взгляд всюду упирался в подобный пейзаж.

Он вернулся на станцию требовать объяснений; в служебном помещении он кое-как растолковал, что ищет завод, который должен быть в этих местах. За стеклом сидела девственно дремучая девица с белесыми волосенками под железнодорожной фуражкой, с пухлыми детскими щеками; по всей видимости, она понятия не имела, о чем идет речь, — удастся ли ему втолковать ей что-либо? Или его путешествие на этом закончится, не сумев одолеть препятствия в виде белых, хотя местами уже с заплатами дешевого золота зубов и розовых пухлых губок, которые медленно, с терпеливой улыбкой матери, разговаривающей с грудным дитятей, повторяют одно и то же слово: «Хют-хи-э-вэ-э-кэ»? «Да нет, Бэ-Ха-Бэ-А-Гэ», — возражал ей посланец. «Хют-хи-э-вэ-э-кэ», — слышал он в ответ, снова и снова.

В конце концов, в какой-то момент, когда уже и надежды не оставалось, к нему пришло нежданное озарение: ведь оба они все время говорят об одном и том же объекте, только понятия о нем у них разные; но тогда он узнал, что ему опять предстоит ехать на поезде; девица высунула в нижнюю щель окна руку и показала пальцем на обшарпанный паровичок с парой вагонов, как раз отправляющийся с самого дальнего пути. Промчавшись сломя голову сотню метров, прыгая через рельсы и шпалы, посланец ухитрился-таки вспрыгнуть на ступеньку последнего вагона.

Следующие двадцать семь минут его качало и болтало на деревянной скамье; что это — конечная станция, куда они наконец прибыли, или конец света? Рельсовый путь просто обрывался посреди голого поля и выжженных солнцем пустырей: в конце его торчал одинокий буфер с двумя чугунными дисками, которые, казалось, готовы были расплавиться в яростном пламени солнца; а впереди, немного подальше, на плоскую равнину тяжко легла тень клубов разноцветного дыма, подымающегося из заводских труб. Пассажиры — несколько человек, сельские жители и рабочие с виду — исчезли как-то внезапно, молча и сразу, словно их всосало куда-то; остались только ветхая будка да толстая женщина в железнодорожной форме и с красным флажком в руке.

Есть ли отсюда дорога обратно? — на всякий случай поинтересовался посланец. Есть, был ответ, через полтора часа поезд отправится назад. Этого мало, ему не хватит времени, встревожился посланец. Женщина, судя по выражению лица, задумалась: тут, поблизости, завод есть, сказала она; да, он о нем слышал, вставил посланец; так вот, от главной проходной в таком-то часу пополудни отходит автобус, закончила женщина.

— Как? — не поверил своим ушам посланец. — Значит, автобус все еще ходит?

— А чего ему не ходить-то? — удивилась в свою очередь женщина. Рейс рассчитан так, чтобы успевать в З., к пассажирскому поезду; а тот везет людей на железнодорожный узел, где можно пересесть на скорый. Посланец взглянул на часы: стало быть, вместо целого дня, отведенного для работы, безжалостная система расписаний, пересадок и ожиданий опять оставляет ему лишь пару часов, пришел он к печальному выводу.

Но — там ли он, по крайней мере, где должен быть? Уполномоченный огляделся: нет, эта плоская пустынная местность на краю света, которую и местностью-то с трудом можно назвать; этот ушедший куда-то в глубь котловины, в безнадежную впадину край, куда он, словно на дно колодца, спустился, преодолев столько препятствий, с гористой возвышенности, скорее угадываемой, чем видимой на горизонте, — не оставляют сомнений. Эти унылые земли, тощие пашни, которые палящий солнечный свет, едва ли не потрескивая, словно огонь сухим хворостом, оголяет до голой сути; эти жалкие ряды растений, не то тыквы, не то репы, с бесформенными корнями и вздутыми клубневидными наростами, прозябающие, как воплощение унизительного и скудного бытия, меж серых комьев; этот трубопровод, обрывающийся среди поля и окруженный жирными черными пятнами конечного продукта; эта странная, уродливая растительность на отравленной почве — все, все здесь осталось по-прежнему. Вот и пустынный в этот час тракт; а там, в угрюмой дали, в облаках дыма, с угрожающе торчащими трубами, яростно сверкающими градирнями и нацеленными в небо, готовыми проткнуть его костлявыми подъемными кранами, — там причина и начало всего, там находится всемогущий монстр Ваал; да, там, со всем многообразием пыхтящего, исторгающего, перемешивающего, разлагающего, всасывающего и отводящего оборудования, там живет чудище, ненасытный Молох, завод.

Словом, для раздумий и колебаний причин больше не было, и посланец двинулся по тракту. Готового плана у него не было; на сей раз он целиком полагался на случай, если угодно — на вдохновение. И разве это не самое правильное? — остановился вдруг, после короткого маршевого отрезка, посланец. Перед ним была развилка, и выглядела она так же, как прежде: из земли торчал железный кол с синей табличкой, показывающей направление к населенному пункту, название которого было на ней написано: потрясающее совпадение — или просто признак небрежности? Нет, едва ли это небрежность; указатель скорее подтверждает его логику: индустриальная эта местность столь скупо наделена от природы, что производить какие-то перемены, не нарушая суровой целесообразности, здесь просто невозможно; и никакое честолюбие, никакая необходимость манипуляций не оправдывает риска нарушить деловой порядок — в этом плане посланец может пожелать себе удачи: расчеты его, вне всяких сомнений, оказались правильными.

Он продолжил путь; шел он быстро, не давая себе расслабляться и не отводя напряженного взгляда от цели; так он двигался минут десять, когда до слуха его донесся необычный звук. Это, вне всяких сомнений, заговорил колосс; голос его был глубок, словно шел из самого нутра, из желудка; три-четыре тяжелых рыка, похожие на ворчание адских псов. Ошеломленный, посланец даже остановился на миг: вот оно, приветствие, на которое он не надеялся, — неужто колосс узнал его? Предостережение это — или зов? Ну что ж, двинулся он дальше, на сей раз положение в корне иное, чудище не властно над ним; напротив, теперь оно будет служить его целям.