Эмэ Бээкман - Возможность выбора

Для детской кроватки в этой комнате и в самом деле не нашлось бы места.

Маркус рассудил правильно — наследником можно обзавестись и позже.

Орви надеялась, что Маркус наконец-то что-нибудь предпримет — только в собственной квартире их жизнь по-настоящему начнется. Нелегкое дело — набраться терпения и ждать, и тем не менее Орви не считала возможным докучать Маркусу. Мужчина сам должен был уразуметь, в чем заключаются его обязанности. Разумеется, став в очередь на квартиру, они имели бы не так уж много шансов получить ее, количество квадратных метров, поделенное на троих, отодвинуло бы их в самый конец списка нуждающихся в жилье. Но почему бы не действовать самому, на свой страх и риск!

Орви заметила, что с тех пор, как у Маркуса пропал интерес к увеселительным заведениям, он стал откладывать деньги. В каждую получку он клал определенную сумму на книжку. Орви была довольна бережливостью Маркуса. Эти деньги очень пригодятся, если в один прекрасный день им представится возможность купить квартиру.

Орви считала, что Маркус мог бы начать прирабатывать и сверхурочно — тем скорее у них будет свой дом. Но Маркус предпочитал после работы валяться на диване, и Орви с испугом стала замечать, что муж ее с каждым днем все больше толстеет.

Как невесть какого блаженства ждала Орви вечера, когда у Маркуса будет настроение обсудить перспективы их дальнейшей жизни. Раньше они то и дело на всю громкость запускали радио, чтобы Паула не слышала их разговоров, и часами могли обсуждать всякие пустяки.

Но такой вечер все никак не наступал. Дни становились все более однообразными. Когда Маркус лежал, Орви в перерывах между чтением разглядывала их жилье. Чем внимательнее она присматривалась к попорченному дождями потолку и стенам, углы которых закруглились от бесчисленных слоев обоев, тем муторнее становилось у нее на душе. Коснувшись пальцами ног пола под столом и почувствовав торчащие гвозди и сучки, Орви приходила к выводу, что эту убогую лачугу надо бы просто-напросто снести.

Порой ей казалось, что стены комнаты покосились и скоро обвалятся, подобно карточному домику. Придя вечером домой, она уже ждала утра, чтобы уйти на работу. С недавнего времени Орви стала работать шлифовщицей пуговиц.

Иногда она испытывала неловкость оттого, что всем недовольна и думает только о своих удобствах. Паула по сравнению с ними жила еще стесненнее. Ее владениями оставалась лишь длинная темная кухня. У стены под окном стояла старинная швейная машина, перед ней узкая кровать и стол. В другом углу — кухонный шкаф, вплотную придвинутый к плите, табуретка с ведром для воды и прочее непонятное Орви барахло. Но стоило Орви вспомнить о корзинке для картошки, неизменно стоявшей возле входной двери, как ее сочувствие к Пауле мгновенно улетучивалось. Привыкнув еще в пору своей жизни на хуторе к тому, что картофель приносят в дом в корзинке, Паула никак не могла отказаться от этой дурацкой манеры.

Разве в такой квартире Орви смогла бы мыть ребенка, полоскать пеленки и разогревать бутылочки с молоком?

На кухне Паула была полновластной хозяйкой. По субботам и воскресеньям Орви с утра до вечера приходилось терпеть ее возню.

Паула с грохотом снимала с плиты чугунные конфорки — настоящую еду надо непременно готовить на открытом огне. Она без конца передвигала взад-вперед сковороды и кастрюли. Чайник всякий раз перекипал, и к потолку поднимался пар. Из квартиры никогда не выветривался запах картошки, так как Паула каждый день варила ее в большом котле. Она гордилась своим весом — более пяти с половиной пудов. Что ж, такая туша требовала обильной пищи.

— Я в своей жизни все потеряла, — не уставала повторять Паула. — Муж погиб от несчастного случая, хутор отошел к колхозу, ничего-то у меня не осталось. Могу же я хотя бы есть столько, сколько хочется.

Вначале Орви смеялась над прожорливостью Паулы, но впоследствии это отождествление смысла жизни с количеством поглощенной пищи стало вызывать у нее отвращение. Жирные супы и огромные куски мяса, запеченные в духовке, отбивали у Орви всякий аппетит. Эта пища не лезла ей в горло, а еду, которая не оставляла бы в желудке чувства, будто его набили кирпичами, Паула презирала и не готовила.

Иной раз, по вечерам, голодная Орви тайком грызла хрустящий хлебец.

Орви с ужасом думала, что и ее чудо-малышу стали бы запихивать в рот кусок сала.

Хорошо, что ребенок не родился. Поскольку Паула считала, что только одна она умеет управляться с домом, Орви бы все равно ни к чему не подпустили. Она представила себе ту холодную войну, которая разыгралась бы у горячей плиты! Начни Орви что-то делать, Паула уселась бы тут же в углу и, выпучив на невестку глаза, следила бы за каждым ее движением. Время от времени она с убийственной самоуверенностью повторяла бы:

— Так не делают!

Все, кого поучала Паула, обязаны были следовать ее наставлениям. В противном случае инакомыслящие награждались неестественно громким взрывом утробного смеха.

Маркусу были непонятны намеки Орви, касавшиеся еды. Ему нравились жирные обеды Паулы, он с удовольствием уплетал свинину и картошку, — в конце концов, все настоящие эстонцы выросли на такой пище.

Орви приходилось со стыдом признаться себе, что именно желудок частенько гнал ее в гости к Лулль. Она сдерживалась, чтобы там, подобно Пауле, не набивать себе рот лакомыми яствами. Ей не хотелось жаловаться мачехе, что она страдает от кулинарной вакханалии Паулы, — что толку от таких жалоб!

Нет, ребенку Орви было не место в квартире Паулы. С малолетства он находился бы под опекой Паулы, его мозг был бы засорен ее представлениями о жизни. Когда Паула на кухне возилась с детьми Сулли, оттуда то и дело доносились понукающие возгласы — ешьте! Измученные приставаниями дети хныкали — не потому ли они стали приходить в последнее время реже?

Орви с отвращением представляла себе, как ее ребенок, научившись ходить, стал бы топать по комнате и кухне и без конца спотыкаться о перепачканную в земле корзину с картофелем. Как-то, набравшись мужества, Орви вынесла корзинку в коридор, в шкаф, но Паула тотчас же снова водворила символ своей жизни на прежнее место.

Орви, презиравшая Паулу за предрассудки, должна была еще быть благодарной ей — она здесь жила из милости Паулы, и та нередко любила поговорить о том, какой ценой ей в свое время удалось получить эту квартиру.

Чем ленивее становился Маркус, тем острее ощущала Орви скопившуюся в мышцах энергию. Она старалась придумать себе какое-нибудь занятие.

На работе женщины рассказывали, как они сами лакируют мебель, и Орви решила — чем она хуже их. Купив бутылку лака, кисть и наждачную бумагу, Орви на свой страх и риск взялась за нелегкий труд.