Игорь Гриньков - Белый пиджак ; Люди из тени

Иногда, лежа на спине среди высокого ковыля, устремив в бесконечность неба нетрезвые глаза, я в форме кучевых облаков пытался угадать свою дальнейшую судьбу и жизнь, но это была игра пьяного воображения и только. Одно облако напоминало своим видом белый пиджак, и это было знамением, но я то время не мог понять его значения.

Возложенные на меня начальством функции я выполнил, но вернулся с сакмана зеленый от пьянства, как капустный лист. В этот же вечер с помощью моих друзей я по обыкновению напился, и напился весьма основательно. Повод же был — благополучное окончание окотной компании, без «санитарных» потерь среди моих сакманщиц, нежелательных беременностей, краж невест кавказцами, поножовщины между претендентами на руку, сердце и прочие органы иной неподеленной красотки!

Утром, как ни тяжело мне было на этот раз, я категорически решил не похмеляться. Начать новую жизнь, что ли, взбрело мне в голову? В начале дня я, вроде, кое-как справлялся с неуемной нервной дрожью, перебоями в сердце, которое то колотилось, словно яйцо в крутом кипятке, то я вообще переставал ощущать его биение, беспричинными тревогой и беспокойством. Но когда руки и ноги начали неметь и холодеть, а перебои в сердце грозились перейти в его окончательную остановку, то появился натуральный страх смерти. Я не описываю это состояние в медицинских терминах, поскольку повесть рассчитана на читателя не медика, а пьющие врачи и так все поймут.

Реальное осознание того, что мне скоро, наверняка, придет «кирдык», привело к появлению двигательного возбуждения: мне не сиделось на одном месте, с другой стороны, и бесцельное блуждание по двору не приносило даже видимости облегчения. Вопреки сложившемуся общественному мнению, что алкоголики похмеляются исключительно из-за личной распущенности и от нежелания терпеть посталкогольные «мучения», в данном случае такое утверждение было совершенно несостоятельным. Так называемый банальный похмельный синдром можно и должно контролировать, но то, что наблюдалось в данный момент у меня, в «алхимии» — наркологии называется алкогольным абстинентным синдромом; тут требовалась медикаментозная помощь.

С ледяными, трясущимися конечностями и пульсом с перепадами от «бухающего» до нитевидного, когда он едва-едва определяется, с перебоями-экстрасистолами в работе сердца, с тревогой и страхом неминуемой кончины я метался по дому и двору, клянясь всеми святыми, что никогда не прикоснусь к проклятому зелью. Не исключаю, что в некоторых случаях я подспудно «накручивал» свое состояние, но, полагаю, не очень в этом усердствовал, по крайней мере, не делал это сознательно. Гораздо позже, когда я стал углубленно штудировать специальную наркологическую литературу, для меня стало ясно, что в этот день я условно перешагнул порог, отделяющий 1–ую стадию болезни от 2-ой.

Поскольку мое состояние становилось все хуже и хуже, обеспокоенная мама вызвала «скорую помощь». Приехавшая бригада, не особенно интересуясь причинами недуга, накачала меня по самое «не могу» сердечными, успокоительными, разными другими препаратами, оставив в состоянии то ли полудремы, то ли полузабытья. Через дверь комнаты, где я лежал на кровати, доносились приглушенные звуки работающего телевизора, голоса родных, но как-то в отдалении, в нереальности…

На верстаке невидимого портного аккуратно лежала раскроенная белая ткань; оставалось подыскать нитки, тесьму, фурнитуру, атлас или саржу для подкладки…

На следующий день мой коллега-приятель Гришин, однокашник по институту, узнав о вчерашнем кризе, авторитетно и даже с укоризной в голосе заявил: «Ты что, о синдроме отмены не слышал? Пил себе пил больше месяца, а потом резко завязал. Знаешь, сколько народа сковырнулось из-за этого? Золотое правило: похмелиться нужно было обязательно ! Тоже, мне, абстинент нашелся!»

Что тут скажешь. Нужные слова в нужное время!

Академический отпуск закончился, и я снова выехал в волжский город для окончания учебы. Все покатило своим обычным порядком. Даже случай после сакмана мало чему меня научил, разве что — похмеляться в обязательном порядке, по совету коллеги Гришина. Жевательных резинок в то время не было, «железный занавес», расценивающий этот, казалось бы, невинный освежитель зубов и полости рта, как признак буржуазного разложения, продавался из-под полы только у фарцовщиков. Но достаточно было прибегнуть к народным средствам: выпить пол чайной ложки растительного масла, пожевать мускатный орех или пару листиков лаврушки, а затем натянуть в клинике на физиономию двухслойную марлевую маску, и ни одна кинологическая собака не учуяла бы, что за снадобье употреблял этот субъект утром, пожалуй, только испортила себе нюх. Можно было только косвенно догадываться о чем-то по характерному, масляному блеску глаз, но догадки — не из области неопровержимых доказательств.

К неприятным симптомам прибавились следующие. Если прежде первой утренней порции мне хватало практически на весь день, то нынче часа через три-четыре я начинал ощущать нестерпимое желание повторить, что и приходилось делать всеми правдами и неправдами. И не было уже той легкости кайфа, легко кружащего голову и делающего окружающую обстановку радужной и искрометной. Появилась бессонница, поэтому прежде чем отойти ко сну, нужно было выпить стакан вина или рюмку водки. Жеребячье веселье все больше сменялось перепадами настроения, подавленностью и раздражением. Даже к дамскому полу, к которому я всегда проявлял должный пиетет, появились грубость, плоские шуточки и довольно цинично-потребительское отношение. Все вокруг незаметно окрашивалось в какие-то мрачные мизантропические тона.

Общий фон настроения был иногда настолько паршивым, что волей-неволей вспоминались времена с более высоким жизненным тонусом, когда даже опасные «пируэты» воспринимались с юмором. В связи с этим на ум приходила история двухгодичной давности, которая могла иметь трагический финал.

Повышенное женолюбие в сочетании с увлечением алкоголем создавали рискованные ситуации, граничащие с возможностью стать калекой; об этом должен неукоснительно помнить каждый пьющий, любитель поволочиться за любой юбкой.

Трудовой семестр после сестринской практики по окончании третьего курса проходил у нас, студентов-медиков, в связи с форс-мажорной ситуацией по холере Эль-Тор в обсерваторах и баклабораториях. Там платили хорошие деньги, особенно, когда высевался холерный вибрион; тогда шла двойная оплата. Даже нам, выполняющим далеко не самую квалифицированную работу, причитался приличный куш. В предвкушении неплохой получки, я высмотрел в Центральном Универмаге импортные дорогие туфли из коричневой замши. Конечно, это были далеко не «Синие замшевые ботинки», о которых пел в одноименном, популярном рок-шлягере Элвис Пресли, но все-таки!