Игорь Гриньков - Белый пиджак

К новой подруге мы пошли пешком. Шли довольно долго, моя спутница, тесно прижавшись к плечу, о чем-то болтала; в попадавшихся подворотнях мы подолгу и страстно целовались, но другие мои шаловливые попытки пресекались нежным: «Потом! У нас будет много времени!»

Постепенно уличные фонари стали попадаться все реже и реже. Мы забрели в частный сектор в районе Селенских Исад, где царила почти полная тьма, которую немного рассеивал тусклый свет луны, прятавшейся большей частью за ночными тучами, и лишь на мгновенья украдкой выглядывавшей из-за их краев. Внезапно, когда мы, казалось, уже добрались до места, у палисадника какого-то частного дома, будто из воздуха материализовалось несколько темных крупных мужских фигур, тут же взявших меня в плотное кольцо. Спутница моя словно растворилась. Уверенные руки бесцеремонно отобрали у меня коробку с обувью и бутылку, а механический голос спокойно произнес: «Бабки доставай, фраер!»

Я совершенно правильно оценил ситуацию, понимая, что если начну залупаться, то мне или проломят чердак и пересчитают ребра, или, что того хуже, просто сунут перо в бок. Поэтому я безропотно отдал оставшиеся холерные деньги, никак не меньше сотни. Мне попались благородные разбойники, оценившие правильность и разумность моего поведения. Они не стали меня бить, ограничившись напутствием: «А теперь — вали отсюда».

На обратном пути я шел сильно раздосадованный, не знаю, чем больше: или тем, что по пьяной беспечности не разглядел в «бэби-вумен» обычную «наводчицу», в результате чего лишился покупки и заработанных за месяц денег, как последний лох; или, что обломалась ночь любви, на которую я так себя настроил. Я, несомненно, получил материальный и моральный ущерб, но не потерял веру в человечество и не пострадал физически, что, вполне, могло произойти.

Поэтому никогда не следует забывать рекомендации Виктора Цоя, предупреждавшего нас с вами: «…Следи за собой! Будь осторожен!..»…

К зиме на шестом курсе я сошелся с Володей Суриковым, рядовым пожарной части, страстным поклонником Мика Джеггера и обладателем однокомнатной квартиры в военном городке, которую он постоянно пытался перестраивать, переделывать, всячески стремясь улучшить дизайн, вероятно, надеясь в душе преобразовать однокомнатную хрущобку в пентхауз. Но вся перестройка пока ограничивалась натаскиванием в квартиру ворованных кирпичей с соседней стройки, надорванных мешков с цементом, каких-то рулонов и упаковок, так что спать приходилось на узеньком пространстве среди строительного материала, музыкальной аппаратуры, магнитофонных пленок и виниловых грампластинок в затасканных конвертах.

Володя был крайне молчалив, и расположил меня к себе, потому что не докучал своими рассуждениями об эти чертовых музыкальных, изрядно поднадоевших «проблемах», хотя, должен признаться, эрудирован он был в рок-музыке изрядно. С ним было хорошо, потому что мне тоже импонировали «роллинги», а также его немногословность. Выпив в полном молчании, нам достаточно было просто переброситься словами: «А теперь поставим «Beggars Banguet» — «Пир нищих», там во вступлении к «Sympathy For The Devil» — «Симпатия к дьяволу» Чарли клево стучит».

И не нужно было словоблудить о том, что голос Мика в этом рок-стандарте звучит почти по-мефистофельски, потому что обрыдли уже до чертиков все эти многословные обсуждения и словопрения, практически однообразные, не добавлявшие ничего нового.

По части употребления слов Суриков мог запросто посоревноваться с известным Чингачгуком. Нам с ним вполне хватало: «послушаем музон», «клево», «лажа», «кайфово», «в лом», «ништяк», «батл вайн» — бутылка вина, «задринчить вайну»- выпить вина, «кумар», «отходняк» — похмелье, «попса» — примитивная музыка, эстрада, «жаба» — любимая девушка, «надо позвонить чувихам», «мочалки вчера выжрали вайну за нас обоих», «возьмем еще бормотухи». Идеальный и изысканный запас слов для двух молодых людей, один из которых через полгода собирался стать врачом, а другой не имел никаких определенных планов, — он просто жил.

Во многом благодаря этому долговязому, прыщавому, молчаливому любителю «роллингов», спящему среди строительного мусора и евшему с бумаги, мы едва не попали в передрягу, которая закономерно могла закончиться тесным знакомством с пенитенциарной системой.

Однажды в нем проснулся гурман. Поздней, зимней, ненастно-мерзкой ночью, когда общественный транспорт давно уже находился в утепленных депо и автопарках, а на улицах даже бродячих собак с огнем не сыскать, мы возвращались с какой-то гулянки к нему домой в военный городок. Топать пешком предстояло еще прилично. Наш путь пролегал мимо известного «Лебединого озера». Все, кто бывал в старой Астрахани, помнят этот уютный уголок, особенно привлекательный в теплое время года.

Небольшой прямоугольный пруд в самом центре, к которому полого спускались зеленые травяные газоны; лишь у самой воды была укреплена невысокая сетка-рабица от граждан, желающих искупаться в жару или слишком любящих пообщаться с плавающей фауной. На зеленоватой глади пруда на небольшом плотике покачивался аляповатый деревянный, расписанный в псевдорусском стиле домик, в котором круглогодично жили белые лебеди и один черный. Плот с домиком свободно плавали в любом направлении, но в основном держались центральной части; видимо, удерживались тросом, укрепленным ко дну. Лебедям регулярно подрезали крылья, поэтому летать они не могли; так что пресловутая сетка больше была предназначена от посягательств лихих людей, чем препятствием для птиц, которые не могли упорхнуть из гнезда и лишить достопримечательности город. Лебеди привыкли к людям и доверчиво подплывали к берегу, чтобы взять пищу из рук.

В конце 60-х — начале 70-х годов, у одного из берегов пруда-озера находилась старомодная деревянная беседка-мороженица (сооружение малых архитектурных форм), выступающая на толстых сваях-опорах далеко над поверхностью пруда. Летними вечерами, когда на город опускалась долгожданная прохлада, сюда приходили целыми семьями. В соседней булочной детям покупали свежий хлеб и они, ломая его крупными кусками, свесившись с перил, бросали эти куски в воду. Под верандой в воде пруда буквально кишели огромные, величиной с доброго поросенка, откормленные сазаны, которые набрасывались на хлеб. Создавалось впечатление, что кроме стремительно снующих жирных рыбьих спин внизу ничего не было.

Это любимое горожанами место было окружено рядами плакучих ив, обмакивающих концы своих ветвей в воду, белые лебеди охранялись властями города и чувствовали себя полновластными хозяевами водоема. Место, что и говорить, было замечательное! Потом какому-то умнику-градостроителю не глянулась «безвкусная» деревянная веранда, и ее заменили, разумеется, для улучшения ландшафта, на серо-бетонное «ушлепище». После чего «Лебединое озеро» бесповоротно потеряло свое очарование.