Нил Шустерман - Бездна Челленджера

«Что происходит?! Я в последнем вагончике американских горок, поезд забрался на самую верхотуру, и передние вагончики уже рухнули вниз. Я слышу вопли их пассажиров и понимаю, что через пару секунд буду вопить точно так же. Я застрял в том мгновении, когда самолет приземляется с жутким скрежетом и здравый смысл еще не успевает убедить тебя, что так и должно быть. Я прыгаю с обрыва и понимаю, что могу летать… но некуда приземлиться, даже если лететь целую вечность. Вот что происходит!»

— Значит, ты не хочешь ничего говорить? — уточняет мисс Сиссель.

Я крепко прижимаю колени руками, чтобы они перестали ходить ходуном, и смотрю прямо в глаза психологу:

— Послушайте, у меня просто был тяжелый день, вот я и решил отыграться на контрольной. Я знаю, что это глупо, но мистер Гатри все равно не выставит мне двойку, так что это даже не отразится на моей успеваемости.

Мисс Сиссель откидывается на стуле и пытается крыть самодовольное выражение лица:

— Ты вспомнил об этом до или после того, как сдал контрольную?

Я никогда не играл в покер, но сейчас блефую, как заправский игрок:

— Да ладно, вы серьезно думаете, что я бы по доброй воле ухудшил себе успеваемость? Такая глупость мне не свойственна.

Психолог не до конца мне верит, но понимает, что допытываться дальше бесполезно.

— Спасибо за откровенность, — произносит она, но я знаю, что откровенностью тут и не пахнет.

Потребность бродить снедает меня все сильнее. Я меряю комнату шагами, вместо того чтобы делать уроки. Я шатаюсь по гостиной, хотя пришел посмотреть телевизор.

Вместо обычных дневных передач идет прямая трансляция злоключений какого-то канзасского мальчика, свалившегося в заброшенный колодец. Показывают его рыдающих родителей, пожарных, спасателей и экспертов по колодцам (да-да, в наши дни есть эксперты вообще по всему). Изображение периодически переключается на съемку с вертолета, как будто идет автомобильная погоня, хотя парня в колодце никто не угонял.

Я брожу по гостиной, не в силах ни оторваться от новостей, ни спокойно посидеть.

— Кейден, если хочешь смотреть телевизор, сядь, — просит мама, похлопывая по дивану рядом с собой.

— Я весь день сидел в школе, — огрызаюсь я. — Могу я хоть дома расслабиться?

Чтобы ей не мешать, я отправляюсь в свою комнату и целых десять секунд лежу на кровати, потом поднимаюсь и иду в ванную, хотя мне туда не надо, затем спускаюсь на кухню попить воды, хотя пить мне не хочется, и снова поднимаюсь.

— Кейден, прекрати! — кричит Маккензи, когда я прохожу мимо примерно в десятый раз. — Ты меня нервируешь!

Маккензи плотно засела за видеоигру и не оторвется от нее, пока не дойдет до конца, что случится часов через сорок-пятьдесят игрового времени. Я в нее уже играл, но сейчас у меня не хватило бы на это терпения.

— Можешь помочь? — просит сестра. Я смотрю на экран. В клетке заперт большой сундук с сокровищами, и совершенно непонятно, как к нему подступиться. Сундук светится красно-золотым — значит, он непростой. Иногда приходится всю голову сломать, чтобы обнаружить в итоге пару вонючих рупий, но в красно-золотых сундуках хранятся настоящие сокровища. — В сундуке ключ босса, — продолжает Маккензи. — Я убила чертов час, чтобы его открыть, а теперь мне дотуда не добраться. — Забавно, что один ключ нужен, чтобы достать другой.

Сестра продолжает бегать вокруг клетки, как будто решетка может просто исчезнуть.

— Подними голову! — советую я.

Она слушается и видит тайный ход прямо над головой персонажа. Когда знаешь ответ, все становится легко.

— А как мне дотуда добраться?

— Просто выключи тяготение.

— Каким это образом?

— Разве ты еще не нашла рычаг?

Сестра яростно рычит:

— Показывай давай!

Но с меня хватит, потому что сила, срывающая меня с места, достигла апогея.

— Маккензи, я не могу все делать за тебя. Здесь как в математике — я могу помочь, но не дать тебе готовый ответ.

Сестра окидывает меня яростным взглядом:

— Видеоигры — это не математика, и не пытайся меня переубедить, а то я тебя возненавижу! — Сдавшись, она отправляется на поиски рычага антигравитации, а я выхожу — из комнаты, из дома. Хотя уже почти стемнело, а до ужина всего несколько минут, мне нужно идти. Пока Маккензи с высунутым языком бегает по храму, я брожу по району, поворачивая куда глаза глядят. Может быть, я ищу свой собственный ключ босса.

Насколько невезучим нужно быть, чтобы свалиться в заброшенный колодец? А меж тем такое случается сплошь и рядом. Какой-нибудь мальчик гуляет с собакой где-нибудь в полях, раз — и футов пятьдесят летит в никуда.

Если ребенку повезло и его собака не очень глупая, то люди вовремя принимают меры и отправляют какого-нибудь парня без ключиц вытащить ребенка наружу. Парень весь остаток жизни верит, что недаром родился таким узкоплечим, а спасенный мальчик получает возможность передать свой генетический материал будущим поколениям.

Если ребенку везет меньше, там он и умирает, и сказка имеет печальный конец.

Интересно, что ощущаешь, когда земля внезапно решает поглотить тебя и засосать на глубину почти десятка могил? Какие мысли мелькают в голове? «Черт, я влип» — вряд ли полная картина.

Иногда я чувствую себя, как вопящий от страха ребенок на дне колодца, чья собака решила сбегать поднять ногу на дерево, вместо того чтобы привести помощь.

— В тебе только кожа да кости! — замечает мама назавтра за ужином.

— Ему нужно есть больше мяса! — немедленно решает папа, радуясь возможности воспротивиться маминому желанию нас веганифицировать. — Мышцы состоят из белков!

Папа не замечает, что я вожу куски еды по тарелке. Я всегда съедал все, что давали, вот он и воспринимает это как дыхание — как будто я это делаю. А вот маме приходится выбрасывать за мной объедки.

— Я ем! — отвечаю я. И это правда, разве что теперь совсем не столько, сколько раньше. Иногда у меня не хватает терпения, а иной раз — просто забываю.

— Тебе нужны пищевые добавки, — продолжает папа. — Я достану тебе белкового коктейля.

— Белковый коктейль? — повторяю я. — Хорошо.

Мой ответ, вроде бы, их удовлетворил, но теперь мои привычки в еде всплыли на поверхность, и родители вглядываются в мою тарелку, как будто это тикающая бомба.

За ночь все на корабле стало медным. Доски, моя койка, скудная мебель — все превратилось в тусклый металл цвета истершегося пенни.

— Что случилось? — думаю я вслух. Штурман отвечает:

— Ты сам сказал, что на таком старом корабле у нас ничего не получится. Твои слова здесь имеют вес. Вес-перевес-перевод-переворот. Ты перевернул тут весь ход вещей. А лучше бы оставил, как есть. Деревянный корабль мне нравился больше.