Светлана Василенко - Дурочка

Проснулась, голову повернула: мертвый мужик на нее – сидя – смотрит не мигая.

В другую сторону повернула: баба с синим лицом в платочке лежит, платочек чистый на ней, белый.

На белом платке ее сидела зеленая муха, потирая руки.

Поглядела Ганна: сама на трупах лежит – мужики, бабы, дети – все вперемешку. Запах стоял сладкий, тошнотворный.

Большие мухи, осатанев, летали зигзагами, зудели, садились на трупы, беспокойно и быстро ползли по ним и вдруг срывались вверх, взрываясь зудящим звуком: – з-з-з!!! – будто пилою душу распиливали.

– Тп-р-ру! Окаянный! – услышала Ганна.

Повозка остановилась на кладбище, у большой ямы.

Спрыгнули Канарейки с козел, подошли к трупам, потащили за ноги мертвого мужика.

Раскачали, бросили в яму.

Взялись за бабу. Раскачали бабу, бросили.

Ганна ни жива ни мертва в повозке лежала. Взяли Ганну за руки, за ноги. Стали над ямой раскачивать:

– И раз! – считала Канарейка. – И два!..

Забилась Ганна, вырываться стала. Бросили с испугу наземь.

– Гля! Живая! – наклонились оба над Ганной. – Не зашиблась?

Ганна с земли глядела, молчала.

– Тю! А я тебя знаю, – сказала Канарейка. – Ты – немая, из детдома. Ищут тебя. Милиция ищет.

Ганна молчала, смотрела.

Отошли от нее.

Трупы в яму кидали быстро, молча. Присыпали бурой землей.

Сели на козлы.

Повернулась Канарейка к Ганне:

– Сидай, девочка, поихалы с нами! Мы тебя так спрячем – черти не дознаются, где ты есть! На баштане тебя сховаем, за Ахтубой!

Ехали. Достала Канарейка из-под козел бутылку с самогонкой. Мужу стакан полный налила – выпил, себе тоже – полный, выпила, потом Ганне налила.

– На, держи! – стакан протянула.

Покачала головой Ганна: нет.

– Пей! Чтобы зараза не прилипла!

Ганна выпила глоток, задохнулась.

Засмеялась Канарейка, допила за Ганной, захмелела, разболталась:

– К нам ни одна зараза не липнет! В позапрошлом годе мертвяков возили, тиф был, – к нам не прилип. В том годе от голода мерли – тоже мы возили. В этом годе ездим по всему Царевскому уезду…

– Району, – муж Канарейкин подсказал.

– Теперь так называется, – согласилась Канарейка. – Ездим от Царева до озера Баскунчак, мертвяков собираем. Кругом – от Царицына до Астрахани – холера! Холера ее возьми! А к нам не липнет! Потому рецепт знаем от всех болезней…

Бутылку с самогонкой достала, потрясла:

– Вот он, рецепт!

Мужу плеснула:

– Пей!

Себе налила, сказала:

– Мы как птицы живем. Одним духом! Потому и болезнь не берет!

Выпили – и запели по-птичьи, засвистали, защелкали, будто две птички – две невелички – на облучке сидят, верблюдом правят. Засмеялась Ганна.

За околицей села мужики с берданками как темный лес стоят.

– Стой! – пальнули. – Стой, нечистая сила!

Окружили.

– Вы нам, Канарейки, мертвяков в село не свозите! – закричали. – Не тащите заразу со всей округи!

– То не вам решать! – закричала на них Канарейка. – То власть решает! Приказано было – в одну яму складывать! Эпидемья! Понимать надо!

– Власть одно тебе приказала, а мы другое. Завтра привезешь если – убьем! Шею свернем, как канарейке! – захохотали.

– И куды же мне их девать? Мертвяков? – Канарейка их спрашивала. – Куды?

Огрели верблюда кнутом. Повозка помчалась.

Канарейка всю дорогу сидела, убивалась:

– И куды?

На баштан приехали.

Бахчи кругом. То там, то сям огромные, как порося, арбузы лежали. Ганна шла, об один споткнулась: затрещал арбуз, раскололся, распался на две половины. В сахарную алую мякоть вгрызлась зубами Ганна, ушла всем лицом в алое, сладкое, пропала.

– Брось! Этот гарбуз перезрелый! – Канарейка ее за руку схватила, дальше тащила. – Мы тебе другого гарбуза зарежем! Вот этого! Погляди на него, який красавец! А дынька! Глянь, какая дынька, яка красавица! Дамочка, а не дынька!

Мужу приказала:

– Зарежь нам этого гарбуза и эту дыню!

Муж всадил кривой нож в арбуз, провел кругом – будто горло тому перерезал: заалело под ножом, закапало. Потом дыньку вспорол, кишки ей вычистил. Разрезал на дольки.

Канарейка следила, как муж режет.

– Бандит из тебя добрый выйдет! – похвалила. Ганне сказала: – Хочешь астраханской тюри? – Хлеб с арбузом в миске смешала. – На! – сказала. – Ешь!

Налила в стаканы.

– Выпьем, батька! – мужу сказала. – Гляди, какую мы себе дочку отхватили! – обняла Ганну. – А тебе у нас, доня, нравится?

Ганна кивнула.

– Правда нравится? Это наш дом! – очертила круг до самого горизонта. Пальцем в небо показала: – А це крыша над головой, – засмеялась. – Когда прохудится – дождь льет. Не всегда так жили… – Оглянулась на поле, зашептала: – И дом настоящий был, и хозяйство было, и детки – пятеро – были.

– Молчи лучше, баба! – сказал муж.

– Да она немая, – отмахнулась Канарейка. – Что ей расскажешь, в ней и останется… Так вот, в колхоз нас сгонять стали да раскурочивать тех, кто побогаче. Видим, до нас добираются. В одну ночь собрались, покидали на подводу, что в доме было, детей на узлы, лошадь под уздцы, дом подпалили – и айда: счастья искать. Воли, где колхозов нема. Мы, воронежские, бедовые. Аж до Ташкента дошли. Говорили, что там колхозов нет. По пескам шли по пустынным. Лошадь продали, добро продали – вот Сулеймена купили, верблюда, чтоб по пустыне идти. Там подвода не проедет, в песке, как в снегу, увязнет… Шли, шли, долго шли, пришли до Ташкента – а там колхоз! Обратно пошли. По дороге деток потеряли – в тифу сгорели все пятеро, – заплакала. – Один за другим, как свечечки, догорали… Наливай! – закричала вдруг страшным голосом, встала, покачнулась, бутыль опрокинула, бросилась поднимать. Налила, мужу протянула: – Пей!

– Не хочу.

– Пей!

– Не буду!

– Пей! – обняла за шею, поцеловать хотела. Тут верблюд подошел, между ними мохнатую голову просунул, Канарейку от мужа отталкивает.

– Глянь-ка! – засмеялась Канарейка. – Ревнует! Ко всем мужчинам меня ревнует! – радостно Ганне сообщила. К мужу повернулась: – Будешь обижать меня – к верблюду уйду. Ты меня замуж, Сулеймен, возьмешь? Ты меня любишь, Сулеймен? – к Сулеймену приставала. – Иди, я тебя поцелую! – смеялась, в мохнатую морду верблюда целовала.

Муж плюнул, пошел.

– Ты куда? – мужа окликнула.

– Неможется мне что-то, – сказал, ушел в шалаш спать.

Развели с Ганной костер. Положила Канарейка голову Ганны к себе на колени, волосы перебирала, в голове искалась, говорила:

– Будешь с нами, доня, жить. Летом здесь, а зимой на Каспий пойдем, в теплые страны. Мы как птицы перелетные. Русские птицы…

Ганна глядела в небо. Светили звезды.

На звездном небе, как на бахче, лежала большая желтая луна – пахла дыней.

Утром Канарейка стала будить мужа: