Олжас Жанайдаров - В середине дождя

Я все время думал: а если бы Аня осталась жива? Да, может быть, наши отношения развивались бы дальше не так хорошо, как они начались. Возможно, позднее мы бы расстались. Я понимаю, что любимого человека, ушедшего слишком рано, человек склонен идеализировать.

Но мне даже не дали попробовать. Я только начал верить в то, что любовь существует, а судьба решила по-своему. Со смертью Ани кончилась моя юность.

У меня остались ее фотографии, ее письма и ее стихи. В те дни я не мог спокойно глядеть на Анины фото и читать наши письма. Лишь ее стихотворения странным образом не бередили душу, а успокаивали ее. Тот февраль был месяцем без сна. Ночью я лежал в темноте с открытыми глазами и слушал тиканье часов. Иногда я вставал, включал настольную лампу и читал Анины стихи.

В конце февраля я сделал копии Аниных стихотворений и съездил в редакции трех литературных журналов. Я решил сделать то, что сама Аня не успела сделать при жизни: опубликовать эти стихи. Отдав рукописи, я вдруг ощутил душевное спокойствие. Я вновь поворачивался к внешнему миру лицом, я возвращался к нему.

Спустя неделю я приехал в редакцию первого из трех литературных журналов. Она располагалась в центре Москвы, в одном из старых советских зданий. Найдя нужный кабинет, я зашел и очутился в приемной. Вскоре ко мне вышла женщина лет сорока, которая представилась заведующей отделом поэзии. В руках у нее была копия Аниных стихотворений.

Я ждал. Она протянула мне листы.

— К сожалению, ваши стихотворения нам не подошли, — сказала она.

Я молчал. Потом спросил:

— Почему?

Женщина слегка пожала плечами. На ней были надеты очки, поверх которых она смотрела на меня. Она взглянула сквозь них на текст.

— Стихи незрелы. Очень силен подражательный момент. Ваша подруга любит Ахматову? — спросила она.

— Да.

— Это заметно.

Я смотрел на нее.

— То есть опубликовать их вы не сможете? — спросил я.

— Нет, — покачала она головой. — Но пусть пишет дальше. Потенциал есть. Сколько ей лет?

Я ответил не сразу.

— Двадцать.

— У нее еще все впереди, — сказала женщина, возвращая рукопись. — Приходите позже.

Мне не хотелось ничего объяснять. Женщина попрощалась со мной и ушла к себе. Некоторое время я еще стоял в приемной. Секретарша, находящаяся тут же, вопросительно взглянула на меня. Я вышел за дверь.

В редакции второго журнала заведующего отделом поэзии на месте не оказалось. Меня приняла секретарь, пожилая, угрюмая женщина. Она сидела за столом и читала книгу. Горела настольная лампа, в окнах было темно, бурчал допотопный приемник. Я спросил про Анины стихотворения. Женщина нехотя оторвалась от чтения и открыла общую тетрадь, лежащую рядом. Полистав ее, нашла что-то.

— Ваши стихи не приняты, — сообщила она.

— Можно узнать причину? — спросил я.

— Не знаю. Спрашивайте редактора. А вообще, у нас рукописи не рецензируются…

Я спросил:

— Могу я забрать стихотворения?

— …и не возвращаются.

Женщина вновь углубилась в чтение. Я толкнул старую, обитую дермантином дверь и вышел из кабинета.

На следующий день я ехал в редакцию третьего журнала, уже не питая надежды. Я понял — то, что Анины стихотворения были важны и нужны мне, еще не значило, что в них нуждается остальной мир. Это было знакомое ощущение. Ты не часть мира, ты отдельный мир. Твои мысли и чувства ничего для других не значат. Смерть Ани случилась только для меня, мир эта смерть не изменила. Он даже ее не почувствовал.

В приемной редакции меня попросили подождать — я приехал в обеденное время. Я сидел на жестком стуле и глядел на большие старинные часы с кукушкой, украшавшие угол приемной. Больше здесь ничего примечательного не было. Обстановка была такой же, какой была, видимо, и двадцать лет назад. Даже люди здесь, наверно, работали те же.

Когда часы пробили два, секретарша сказала, что я могу пройти. Я зашел в кабинет. Это было просторное помещение, посередине которого стоял длинный стол для заседаний. На дальнем его конце сидел редактор, седой мужчина лет пятидесяти, в старомодном однобортном костюме. Он пил чай из стакана с подстаканником. В чае плавал лимон.

Я сказал, что хочу узнать решение редакции по поводу стихотворений. Редактор неторопливо сделал глоток чая, и только потом полез в тетрадь.

— Нет. Ваши стихи не прошли, — объявил он.

Я не стал выяснять причину. Я был готов к этому, мне было уже все равно.

— Могу я их забрать? — спросил я.

— Да. Конечно.

Он встал и подошел к массивному шкафу из темного дерева. Редактор открыл шкаф ключом и начал копаться в бумагах, которые кипами лежали на полках. Это был шкаф для неопубликованных рукописей. Хранилище ненужных текстов.

Наконец, он нашел копию Аниных стихотворений. Закрыл шкаф, отдал мне листы. Они были уже изрядно помяты.

Я положил стихи в сумку. Редактор сказал:

— Стихи в целом небезнадежны. Вообще, у нас есть поэтический клуб. Каждую среду проходят встречи поэтов, в том числе молодых. Это довольно интересно. Если ваша знакомая захочет, она тоже может прийти. Ей будет полезно.

— Она умерла, — сказал я.

Редактор развел руками:

— Очень жаль.

Мне больше не хотелось здесь оставаться. Я попрощался и вышел из кабинета.

На 23 февраля я получил по электронной почте поздравительную открытку. Это была открытка от девушки, с которой я познакомился, отдыхая в студенческом лагере Анапы на первом курсе. С тех пор я ее больше не видел и даже забыл, как зовут. К открытке прилагалось небольшое письмо.

"Привет! — писала она. — Помнишь меня? Во-первых, с праздником. А, во-вторых, как ты там? Прошло полтора года — с ума сойти. Как жизнь, как учеба? Я эту сессию чуть не завалила. Вот недавно рылась в своем барахле, нашла брелок с дельфином. Тот самый. Помнишь, ты мне его починил? Ты, кстати, так и не позвонил тогда. Обещал фотки. Ну, да ладно. Может, встретимся?"

Сначала я хотел сразу же удалить письмо. Мне не хотелось встречаться ни с кем, тем более, с какой-либо девушкой. Но потом я перечитал письмо еще раз. Ее звали Аней. Письмо пришло в феврале. Все так же, как и год назад. В моей душе была пустота — может, судьба давала мне новый шанс?

Я ответил на письмо и договорился о встрече в кафе.

Мы встретились после пар в институте. В тот день шел дождь со снегом. Небо затянула серая пелена, под ногами чавкала снежная кашица. Чахоточный февраль доживал последние дни.

Я немного опоздал. Она уже сидела в кафе, читая глянцевый журнал. С того лета она почти не изменилась. Странно, но я почти не помнил, как мы с ней проводили время. Кажется, пару раз на дискотеке она приглашала меня на танец. Иногда мы лежали вместе на пляже, играли в бадминтон. Собственно, больше ничего и не было. Один раз поцеловались. Это случилось в баре, где я пил пиво, а она — вино. Случайный хмельной поцелуй. Он был из разряда тех поцелуев, которых вполне могло и не быть.