Олжас Жанайдаров - В середине дождя

— Пока не знаем. Сережа хочет мальчика. А мне все равно.

Катя глянула в окно. Там, в вышине, продолжали редеть облака. Синева затянула уже почти все небо.

— Такое удивительное состояние. И странное. Друзья, знакомые теперь столько советов дают. Даже те, у кого и детей-то нет. Оказывается, всем это так интересно. Я же от разговоров на эту тему даже устала. Хотя для меня сейчас нет ничего важней этого.

— Это просто здорово, Катюш, — повторил я.

Я легонько сжал ей руку. Катя подмигнула мне и улыбнулась.

Кто-то мяукнул в дверях. Я обернулся и замер. У дверей сидел серый кот с большим белым пятном вокруг глаза. Я узнал его сразу. Я сразу его узнал. Это был он, Белоглазик. Тот самый кот, которого мы с Аней подобрали на улице, а потом отдали бабуле у метро.

— Что, проснулся? Иди сюда, — сказала Катя.

Кот засеменил к ней. Катя взяла его на руки и положила на колени. Я продолжал смотреть на Белоглазика. Это казалось невероятным. Невозможным. Я пытался понять.

— У вас есть кот? — спросил я. — А где взяли?

— Он у нас осенью появился. Когда въезжали в квартиру, понадобился кот. Помнишь эту старую примету?.. Сережка где-то по дороге его купил. Кажется, у бабки на улице.

Катя почесала у кота за ухом и посмотрела на меня:

— Правда, хороший?

— Да. Правда.

Сомнений не осталось. Я протянул руки, и кот, чуть подумав, перебрался ко мне. Он вырос, отяжелел, но это был он. Тот, кого Аня назвала Белоглазиком.

Я держал его на коленях, трогая, гладя. А потом в какой-то момент склонился и прижался к мягкому телу кота щекой. Я закрыл глаза, замер. С минуту я сидел в таком положении, пока не почувствовал на своем плече Катину ладонь.

— Ты чего? Все нормально? — спросила она.

— Ничего, Кать. — Я улыбнулся. — Ничего.

В Питер я взял немного вещей. Книжку в дорогу, полотенце, зубные принадлежности, запасной свитер. Я намеревался провести там одну ночь и уже на следующий день уехать домой.

За день до отъезда сломался мой будильник, который я собирался взять с собой. Обнаружилось это утром. Проснувшись, я увидел, что часы остановились. Решив, что с ними приключилась старая история, я попробовал их завести. Но будильник не заработал ни после полноценного завода, ни после усиленной тряски. Он никак не реагировал на все попытки его реанимировать. Я разобрал часы и понял, что ремонт здесь не поможет. Они остановились навсегда.

Я протер ладонью циферблат, и вскоре будильник оказался в мусорном ведре.

Я приехал в Питер на час позже, чем полагалось по расписанию. На железнодорожных путях произошла небольшая авария, и наш поезд в течение некоторого времени стоял, дожидаясь сигнала к отправлению. Это произошло недалеко от Питера, из окна были видны пригородные дома, узкие улицы, стройные ряды деревьев. Мимо вагонов проходили рабочие в оранжевых спецовках.

У меня в руках была книжка, но с начала пути я прочитал лишь несколько страниц. Большую часть времени я смотрел в окно, правда, увиденное толком не воспринимал. Я смотрел на проносящиеся мимо пейзажи, словно вглядывался в бесконечность.

Приехав и выйдя на платформу, я пошел по направлению к тому месту, где обычно стоят сдающее жилье женщины. Был дневной час буднего мартовского дня, большинство пассажиров деловито следовали на выход. Никто из них во встречающих, как казалось, не нуждался.

Неподалеку от вокзального выхода я увидел двух женщин с табличками "Сдаю комнату". Подойдя ближе, я узнал одну из них. Эта была Елена Васильевна, та самая хозяйка, у которой я останавливался, когда в первый раз виделся с Аней. Она совсем не изменилась. Кажется, даже куртка на ней была та же самая.

Она улыбнулась. После того, как я спросил, помнит ли она меня, сказала:

— Я тебя сразу узнала. Я всех своих постояльцев помню.

Мы направились в метро. Прошло меньше года с того момента, как я последний раз видел Елену Васильевну, — а казалось, что прошло не меньше десяти лет.

Сложив вещи в квартире и попив чай, я вышел на улицу и доехал на метро до центра. В вагоне немного подремал. Сквозь дрему слышал мужской голос, объявляющий станции. Он делал это ненавязчиво и меланхолично.

Выйдя на Невский проспект, я направился по четной стороне в направлении Дворцовой площади. Здесь, на солнечной стороне, было не очень светло. Дул ветер, усиливающийся по мере приближения к арке. Я застегнул молнию на куртке до конца и надел перчатки. Мимо шли прохожие, так похожие друг на друга — собранные, закрытые, с серьезными, задумчивыми лицами. На Большой Морской улице я остановился, чтобы пропустить автомобиль. Он медленно выехал на Невский проспект.

На Дворцовой площади ветер беспорядочно метался, ударяясь поочередно в фасады близ стоящих зданий, отскакивая от них, как шарик от пинг-понга. Я медленно шел к Александровской колонне. Площадь, помимо меня, пересекала пара-тройка людей. Недалеко от колонны стоял молодой парень в черной бейсболке и фотографировал Зимний дворец.

Я подошел к колонне, остановился. Парень-фотограф сделал несколько снимков и ушел по направлению к арке, оставив меня у колонны в одиночестве. Я снял перчатки и спустил молнию на куртке, приоткрыв шею. Воздух был по-морскому свеж, сквозь небо, похожее на лед, блестело солнце.

Я направился в сторону Дворцового моста, ближе к Неве. В этом месте было оживленней: на пересечении улиц замедляли ход нетерпеливые автомобили, на тротуарах люди стекались в беспорядочные группы. Рядом с Эрмитажем расположился ряд лавок с сувенирами, у которых копошились туристы.

Я перешел улицу и вышел на Адмиралтейскую набережную. Чем дальше я отходил от Дворцового моста, тем меньше людей встречалось на моем пути. Пройдя вдоль набережной, я остановился и повернулся спиной к Неве, лицом к Медному всаднику. Слева застыло здание Адмиралтейства, понурое, словно погрузившееся в сон.

Сухой ветер гладил мое лицо, я наблюдал, как у памятника Петру поочередно фотографируются туристы. Попарно, группой, поодиночке. Недалеко от Медного всадника показалась свадебная процессия. Жених и невеста шли в сопровождении друзей и подруг. Они дождались, пока место у памятника освободится, и тоже сфотографировались. Кто-то из друзей открыл шампанское.

— Простите! — услышал я рядом.

Я увидел молодую женщину, которая держала за руку ребенка. Это был мальчик лет пяти. На нем была синяя шапка в белый горошек, на руки надеты красные вязаные перчатки. Он смотрел на меня вместе с мамой.

— Вы не сфотографируете нас? — обратилась женщина ко мне, протягивая фотоаппарат. — Так чтобы была видна Нева.

Я кивнул. Женщина отошла к каменной ограде, подняла ребенка на руки и прижала к себе. Ветер чуть трепал ее русые волосы. Я выбрал момент и щелкнул два раза. Она поставила сына на землю, улыбнулась мне и сказала: