Стефано Бенни - Девушка в тюрбане

— И все же я не понимаю, — упорствовала она.

— А что, в Америке они другие?

— Я считаю, да, — убежденно ответила она, — не такие самонадеянные, не такие... интеллектуалы.

— Нет, не скажи, он способный.

— Во всяком случае, в былые времена так кино не делали, — отозвалась она.

Они помолчали, прихлебывая кофе. Было одиннадцать утра, сквозь высаженные вдоль ограды дворика кусты бирючины посверкивало море. Солнце прорвало пелену облаков, погода как будто налаживалась. На гравии, проникая между алых на просвет виноградных листьев, плясали солнечные блики.

— Великолепная осень, — заметил он, глядя на пышно разросшийся виноград. Затем добавил как бы про себя: — В былые времена! Чуднó слышать это от тебя.

Она молча обхватила колени, подтянув их к груди. Теперь и она ушла в себя, словно задумавшись над смыслом своих слов.

— Ты почему согласился? — проговорила она наконец.

— А ты?

— Не знаю, но я же первая спросила.

— Мне казалось... — ответил он, — ну, в общем... чтобы снова пережить... прочувствовать... сам точно не знаю. А ты?

— И я не знаю, думаю, тоже что-нибудь в этом роде.

На огибавшей кафе аллейке показался режиссер. Вид у него был развеселый, в руках — кружка пива.

— Вот они где, наши «звезды»! — удовлетворенно выдохнул он, плюхаясь на один из скособоченных стульев.

— Только, пожалуйста, избавьте нас от разговоров о прелести «прямого кино», — попросила она. — Хватит с нас лекций на эту тему.

Ничуть не обидевшись, режиссер принялся непринужденно болтать. Он говорил о фильме — о значении нового варианта, о том, почему спустя столько лет он решил пригласить тех же самых актеров и почему в этой версии он стремится все заострить, расставить акценты. По равнодушию его слушателей было ясно, что говорит он все это уже не в первый раз, однако вещал он с подъемом — явно больше для себя. Допив пиво, режиссер встал.

— Вот только бы дождь пошел, — изрек он напоследок. — Грешно снимать заключительную сцену с насосами. — Уже сворачивая за угол, он напомнил: — Через полчаса начинаем.

Она вопросительно взглянула на своего спутника, пожала плечами и покачала головой.

— В финальной сцене шел дождь, — пояснил он, — я оставался стоять под дождем.

Она засмеялась и положила ему руку на плечо в знак того, что все прекрасно помнит.

— Этот фильм, он еще идет в Америке? — непонятно для чего спросил он.

— Да он же нам его показывал одиннадцать раз! — засмеялась она еще громче. — Ну а в Америке он иногда идет в киноклубах.

— Здесь тоже, — сказал он. Потом задал еще один неожиданный вопрос: — А как майор поживает?

Она непонимающе посмотрела на него.

— Говард, — уточнил он. — Я ведь предупреждал, чтоб ты не слишком ему улыбалась, но ты, конечно, не послушала, хотя сцену эту потом вырезали. — На мгновение он задумался. — Я так и не понял, почему ты за него вышла.

— Я тоже, — сказала она тоненьким детским голоском. — По молодости, должно быть. — Лицо ее смягчилось: видно, недоверие прошло, и она решила больше не лгать. — Вообще-то назло тебе, — спокойно призналась она. — Вот, пожалуй, основная причина, но тогда я, наверно, до конца этого не понимала. Ну и потом, хотела поехать в Америку.

— А Говард? — опять спросил он.

— Наш брак распался быстро — он не был создан для меня, а я — для кино.

— Ты как-то сразу исчезла с горизонта, почему перестала сниматься?

— Тем, кому первый раз повезло случайно, вроде меня, только потому, что пробы оказались удачными, продолжать не так-то просто. Они там в Америке профессионалы, как-то раз меня пригласили в один сериал на роль богачки, желчной, завистливой, представляешь, как я выглядела? По-твоему, это на меня похоже?

— Я бы не сказал, у тебя вид вполне счастливый. Ты счастлива?

Она улыбнулась.

— Да нет. Однако жизнь меня не обделила.

— То есть?

— Ну, скажем, у меня есть дочь. Прелестная девочка, на третьем курсе университета, мы очень друг друга любим.

Он посмотрел на нее с недоверием.

— Больше двадцати лет прошло, — сказала она, — почти целая жизнь.

— Ты по-прежнему очень красива.

— Это грим, а так я вся в морщинах. Скоро бабкой стану.

Они долго молчали. Из кафе доносились голоса, гремел музыкальный автомат. Было такое чувство, что ему хочется заговорить, но он упорно глядел в землю, как будто не находя слов.

— Расскажи мне о своей жизни, пока шли съемки, меня так и подмывало тебя спросить, но не решался.

— Ну конечно расскажу, — охотно согласилась она. — Мне бы тоже хотелось узнать, как ты жил.

В этот момент из-за угла появилась синьорина Ферраретти, ассистент режиссера, нахальная дурнушка, тощенькая, в круглых очках и с хвостиком на затылке.

— Синьора, гримироваться! — крикнула она. — Через десять минут съемка!

Звонок под навесом умолк. Вдали послышался стук колес. Мужчина поднялся и сунул руки в карманы.

— Я провожу тебя до вагона.

Девушка решительно покачала головой.

— Не надо, это опасно.

— Все равно провожу.

— Прошу тебя.

— И вот еще что, — сказал он, направляясь к двери, — говорят, этот майор — донжуан, так что не слишком ему улыбайся.

Девушка взглянула на него с мольбой.

— О, Эдди! — воскликнула она голосом, полным муки, и подставила ему губы.

Он обхватил ее за талию, так, что она выгнулась назад. Напряженно глядя ей в глаза, медленно приблизился губами к ее губам и страстно поцеловал. Поцелуй был крепкий и долгий, вокруг одобрительно зашушукались, кое-кто даже присвистнул.

— Стоп! — крикнула ассистентша. — Снято!

— Обед, — объявил режиссер в мегафон. — Продолжим в четыре.

Съемочная группа начала разбредаться. Многие вновь направились в кафе, другие — к фургончикам на небольшой привокзальной площади. Он снял плащ и повесил на руку. Они вышли последними на пустой перрон и двинулись в сторону набережной. Пучок солнечного света озарял несколько розовых домов, море было небесно-голубое, почти прозрачное. На одной из террас появилась женщина с тазом под мышкой, принялась развешивать белье. Аккуратно прикрепила пару детских штанишек и маечки. Затем раскрутила блок, и бельишко заскользило по натянутой между домами проволоке, развеваясь, будто флажки. Теперь они шли мимо портиков, где стояли покрытые клеенкой лотки; на некоторых были выведены синий якорь и надпись «Дары моря».

— Здесь раньше была пиццерия, — сказал он, — как сейчас помню, называлась «У Пецци».

Женщина молча опустила глаза.

— Неужели забыла? — продолжал он. — Там еще была вывеска: «Пицца навынос», и я сказал тебе: «Давай вынесем пиццу от Пецци», а ты засмеялась.

Они вышли из переулка, спустились вниз по ступенькам под аркой, соединявшей два окна. Их шаги по блестящей булыжной мостовой звучали коротко и звонко, как на морозе, и от этого казалось, что уже зима. Однако ветер с моря был теплый и доносил запах водорослей. Магазинчики на набережной были закрыты, стулья в кафе сложены один на другой рядом с перевернутыми столами.