Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

Доди протянула руку.

— Давай, давай!

— Да ты что?

— Ну гляди, пеняй на себя! — В голосе ее послышалась ярость. — Ты у меня небось за лето пил и жрал на эти самые пятьдесят долларов. Ты мне должен!

— Должен? Неизвестно, кто кому! Ишь ты, должен! — Внезапно Андре затрясло от злости. — Может, это ты должна мне приплачивать.

Андре не успел заслониться. Доди как молния налетела на него, вцепилась накрашенными ногтями в лицо. Андре схватил ее за руки, отбросил к двери. Увернулся от колена, нацеленного в живот. Оттащил Доди от двери и с силой швырнул через комнату прямо на кровать, после чего кинулся из дома, не позаботившись закрыть за собой дверь.

— Ну погоди, стервец! Ну погоди! — слышал он за собой среди тьмы пронзительный вопль Доди.

Андре с шумом ворвался в темную лачугу.

Никого.

— Андре, это ты?

— Джои? Ты что тут делаешь один в темноте?

— Болею. Мне холодно… очень.

Андре долго шарил по полкам, наконец наткнулся на коробок спичек. Зажег дрожащей рукой керосиновую лампу. В лачуге было холодно; плита, должно быть, давно прогорела.

Джои свернулся крохотным комочком под грудой грязных одеял, поверх были накинуты еще две старые куртки. Лицо у ребенка было землисто-желтого цвета, черные бусинки глаз утратили прежний блеск, помутнели.

— А мать где?

Молчание.

— Эй, Джои!

Мальчик шевельнулся, пробормотал что-то, Андре не разобрал — что.

О господи! Где мать-то? Ах да, сегодня ж воскресенье. Ясно где. И Симона там же. А Чик-Чирик после праздника отправилась с Максом и его матерью в Бонивилл.

— Холодно. — Джои весь дрожал.

Андре открыл заслонку у печки. Порыв ветра, проникший через трубу, разметал остывшие серые угольки. Дров в ящике не было, нигде ни одной даже щепки для растопки.

Андре вышел во двор под неунимавшийся ветер, взял валявшийся у колоды топор. Ледяную крупу сменил поваливший тяжелыми хлопьями мокрый снег. Андре выбрал большое сосновое полено, сухое и ровное, понес его в одной руке, топор — в другой в дом и там расколол полено на щепы. Потом принес со двора еще несколько охапок дров.

Дрова промокли. Черт знает сколько времени промаешься, пока разгорятся.

Волоча в дом четвертую охапку, Андре покосился на газовый баллон у хибары Альберта Роуза.

Жаль, что этой стерве не приходится колоть дрова. А то занялась бы делом — глядишь, злобы и поубавилось бы.

Тут Андре налетел на Джои, который стоял босиком на запорошенном снегом крыльце.

— Чертяка! Чертяка!

— Немедленно в постель, Джон! Нет тут никого, никто тебя не съест.

Но ребенок, не слушая, покачиваясь на слабых ножках, двинулся во тьму. Андре бросил свою ношу у печки, выбежал вслед за Джои, подхватил на руки, понес его в дом, уложил в постель, укрыл всем, что было под рукой.

— Вот, лежи не двигайся!

Малыш в горячке, думал Андре, поднося спичку к груде щепок. Господи, что же делать? Ведь мне же надо поскорее выметаться отсюда, пока Роуз не вернулся. Черт бы побрал эту Доди! Ведь ляпнет небось, что я к ней приставал. И этот мерзавец явится, чтоб выбить из меня потроха. Как же мальчишку-то бросить? А кругом — ни души, везде темно, гнету нет нигде. Все на празднике, танцуют. Хоть бы Чик-Чирик появилась, я б ее за матерью послал. Должна бы скоро уж приехать.

В печке загудело: жар пошел по трубе, в лачуге стало теплее, и надежда с новой силой всколыхнулась в душе Андре. Но время шло, вот уж скоро семь, и Андре снова впал в отчаяние. За окном совсем стемнело, и началась метель. Джои ворочался, метался по постели, бормотал что-то. Пару раз он порывался встать, крича в бреду от страха. Андре прикоснулся к нему рукой; мальчик был в жару, но дрожал как осиновый лист, когда Андре хватал его, выскакивающего из постели, на руки и нес обратно.

Нет, нельзя его оставлять. Тьфу ты! Хоть бы пришел кто… Никто не идет. Единственное, что остается, — забаррикадировать дверь и вот то окошко, через которое можно влезть в дом. Лампу потушу. Как будто дома нет никого.

Он зажал дверь ножами, вбив их покрепче в притолоку, подпер дверь стулом, всунутым ножкой в дверную ручку. Потом повалил набок кровать Исаака и Рейчел, снял пружинный матрас. Подтащил к самому большому окошку, загородив его и прижав матрас с боков скамейками. Задул керосиновую лампу.

Джои вскрикнул в бреду.

— Тише, парнишка! Тише! — зашипел Андре.

Мальчик застонал. Андре присел рядом с ним на кропать, то и дело шикал, чтоб больной стонал потише.

Между тем ветер, разошедшись до шквального, прорывался в дом сквозь щели в листах толя. По крыше грохнула ветка; шурша и скрежеща, покатилась вниз. Пару раз Андре чудились какие-то голоса снаружи. Тяжелые удары сердца отдавались где-то в горле.

Когда же фары грузовика Альберта Роуза осветили загороженное матрасом окошко, у Андре вырвался стон.

Эх, топор бы… Дурак, идиот! Оставил во дворе. Кухонный нож! Хоть бы найти его. На пол уронил, когда… где же он?

Андре ползал в темноте, хлопая по полу ладонями.

Вот ложка… вилка… столовый нож… тарелка… Надо найти этот нож, надо найти! Пусть даже лампу для этого зажечь придется.

Когда он накрывал стеклом дрожащий язычок пламени, снаружи, заглушая рев ветра, грянул голос, от которого у Андре душа ушла в пятки:

— Эй ты, выродок сопливый, Макгрегор, открывай! Я тебе покажу…

Тяжелое плечо навалилось на дверь. Раз. Другой. От страха Андре заметался по комнате, как койот в клетке. С третьим ударом дверь рухнула. Сорвавшись с отлетевшей дверной ручки, стул грохнул об пол, спинка отскочила. Когда Роуз вваливался в дверь, Андре хотел было проскочить мимо, скрыться в темноте. Но споткнулся о сломанный стул. Роуз с ревом кинулся к нему.

Остальное произошло молниеносно. Напоследок с силой пнув Андре под ребра огромным, подбитым железом сапогом, Роуз проревел:

— Теперь заруби себе на носу, чертов ублюдок: чтоб к утру духу твоего здесь не было. Увижу еще раз, клянусь господом богом, убью на месте.

Роуз повернулся, с размаху пнул сапогом по матрасу, заслонявшему окно, скамейки отъехали, матрас рухнул на пол.

Где-то далеко-далеко Андре услышал плач Джои. Очень далеко. Перед глазами плыли, разбегаясь, черные круги, исчезали, снова плыли. Потом он почувствовал, что его тошнит. И он не может остановиться. Его не переставая выворачивало наизнанку. Из носа шла кровь, каждый вздох отдавался смертельной болью внутри.

На холод! На снег… на воздух! Сказал… сказал… что убьет. Надо встать… кровь… нос в крови… Надо, надо встать… Как стекло битое… все кости ноют.

Андре поднялся на четвереньки, голова то и дело бессильно клонилась вниз. Соленая пена, смешиваясь с капающей из носа кровью, текла изо рта. Опять эти страшные черные круги.