Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

«ПАРНЕЙ СВОИХ РАЗМЕРЫ ШЛИТЕ, КОЛЬ СЭКОНОМИТЬ ВЫ ХОТИТЕ. ВИЗИТКА. ПАРА БРЮК В ПОЛОСКУ. ПАРА СЕРЫХ ЗАМШЕВЫХ ПЕРЧАТОК. НЕ МЕДЛИТЕ, БЕРИТЕ — ЗАДАРОМ ПОЛУЧИТЕ. ВАШИ ЛЮБИМЫЕ ОРГАННЫЕ ЗАПИСИ. ВСЕ ВЕЛИКИЕ КОМПОЗИТОРЫ. БАХ. ГЕНДЕЛЬ. ВИКТОР ГЕРБЕРТ. НЕ МЕШКАЙТЕ. ТОВАР ИДЕТ ПО СНИЖЕННОЙ ЦЕНЕ».

В те дни он поднимался рано и работал над новыми пьесами. Идеи так и перли из него, и Лэндон был уверен, что снова пробьется. Пришла еще одна зима. Бывало, день только занимается, свет никак не вытеснит тьму, уже время завтракать, а его настольная лампа все горит и горит. Но эти утренние бдения не проходили даром — к полудню он кемарил над своей гробовой рекламой, и шеф отпускал прозрачные намеки. Он пытался работать вечерами, сидел за кухонным столом в их новой большой квартире. Но Джинни была такая маленькая, такая забавная, такая игрунья — как с ней не подурачиться? А когда она ложилась спать, Лэндон уже не мог сосредоточиться. За спиной его раздавался лишь сухой и легкий шелест — умирающая от скуки женщина листала страницы «Нью-Йоркера» [32] Популярный американский журнал. . От стука пишущей машинки у Веры болела голова, Джинни просыпалась. Что он с ней делает? Хочет украсть у нее лучшие годы жизни? После таких вспышек Вера частенько забирала Джинни и ехала ночевать к Бланш, а Лэндон обнимал холодные подушки. Да, мрачное было времечко! Они терзали друг другу душу еще три года, и наконец Вера уехала от него навсегда. А вскоре в почтовом ящике Лэндон обнаружил письмо от адвоката.

В агентстве ему дали нового клиента под названием «Каледония стейшнери» — небольшая фирма по продаже поздравительных открыток, у которой уже не было средств держать собственных рифмоплетов. Он теперь работал в крошечной комнатушке, выходившей на Кинг-стрит. В душные июльские дни он потягивал через соломинку апельсиновый сок и посылал истомленному, обливавшемуся потом полушарию поздравления с рождеством. В декабрьские метели смотрел, как голуби укрываются от ветра под карнизами и горгульями [33] Одна из деталей укрепления водосточных труб. старых зданий. Или взирал на рождественскую суету и выстукивал четверостишия по поводу пасхи. Вместе с Хэтти Уилсон! Ох, милейшая и добрейшая Хэтти! На пятнадцать лет старше Лэндона, кряжистая, эдакая деревенская девка, каковой она когда-то и была. Давным-давно она оставила отцовские угодья и убежала в Торонто с солдатом, который ее потом бросил. А она застряла в городе, и вот теперь пописывала зарифмованные любовные послания. Хэтти видела, что Лэндон страдает, и утешала его. В пятницу они после работы пили пиво в «Городской таверне», а как-то вечером Хэтти привела Лэндона к себе домой и там выдала ему любовное послание, причем ее искушенность — на уровне справочника по сексу — поразила Лэндона. Как он называется, этот справочник? «Любовные утехи»? Но сердце Лэндона осталось безучастным, и в понедельник утром они договорились, что будут просто друзьями, коллегами-открыточниками.

Они работали за соседними столами в одной комнате. Вирши сочинялись в честь мамочки и папочки, на день свадьбы, годовщины, по поводу выздоровления и рождения дитяти. Были и открытки, выражающие соболезнование, горечь в связи с утратой. Над ними Лэндон работал с особым тщанием, это было его амплуа. Пригодился опыт работы в «Урне». Да и соответствовали эти послания его страждущему духу. Ведь и его словно придавило к земле тяжелой ношей. Брак его рухнул, дочка живет под чужой крышей. И тональность этих открыток-соболезнований была ему по нраву, подходила к его положению. Задумчиво попыхивая трубкой, он прочесывал Библию и заимствовал идеи у пророков и других серьезных мужчин. «Моя арфа тоже настроена на траурный лад, а голос мой с голосами скорбящих сливается». Эти вещи он делал ловко, и в «Каледонии» им были довольны. Их непоседливый заведующий отделом сбыта, маленький Эрл Крэмнэр, считал, что у Лэндона в сфере канцтоваров — блестящее будущее. Он наседал на Лэндона — хватит тратить время на стишки, пора браться за мужское дело. Выходи на дорогу и продавай. Некто Эд Финеган уходил на пенсию, и им требовалась замена. Этот Крэмнер! Лэндон так и представлял его в двадцатые годы — он толкает фермерам в прериях допотопные стиральные машины или молочные сепараторы. Каждую пятницу после обеда Крэмнер приходил за рекламой, запихивал в свой «дипломат» страницы и щелкал замком. Иногда он задерживался, садился на край стола Лэндона и, покачивая йогой в шелковом носке на резинке, начинал говорить.

— Когда, черт возьми, ты перестанешь сочинять эти гимны, приятель? — вопрошал Крэмнер. — Слушай меня. Эрл Крэмнер зря не скажет. В нашем деле я каких только людей не навидался, поверь на слово. Еще бы… двадцать пять лет! Как-никак, с опытом надо считаться. Так вот, ты у нас будешь на месте, это я тебе говорю. Кто покупает канцпринадлежности? На девяносто процентов — женщины! И тут приходит такой красавец верзила! Да они все полягут! Но только чтобы ложились без последствий! Это плохо сказывается на деле. Но этого добра у тебя будет навалом, можешь не сомневаться. Знаешь, какие есть бабенки в этих городках в прериях? Да они только и ждут, когда мы приедем. Для них это — событие года. А ты здесь просиживаешь штаны, гробишь лучшие годы жизни! Вылезай из-за стола, посмотри страну!

Что говорить, это было заманчиво. Свежие впечатления. Снова стартовая черта. Поездить, подвигаться — этого ему очень хотелось. Сняться с якоря. Жизнь его застопорилась. Тут явно просматривалась фамильная черта, слабость: как только становилось невмоготу, у Линдстремов возникало неистребимое желание — сбежать. Он вспомнил свою мать, живущую теперь в Калифорнии; провинциальная жизнь в Онтарио ей надоела, и она снялась с места, сожгла мосты. Боже мой, сколько лет назад это было? А уж какой шум тогда поднялся! Отец после этого так и не оправился. Одинокий, ожесточившийся человек. Сейчас он даже ее имени не желает слышать. Но ей захолустное бытие встало поперек горла. Теперь Лэндон понимал это, он простил мать уже давно. Смыться, сорваться — вот такое стремление. Наверное, это было у них в крови. Впрочем, пускалась в бега и Вера. Весной 1961 года она, только что разведенная, уехала с Джинни в Нью-Йорк, без всяких проблем получив перевод в материнскую фирму ее агентства. С рекламой белья она преуспевала. Товар шел, как никогда. Лэндон же тем временем мрачно колдовал над своими эпитафиями. И его обхаживал Крэмнер.

Как-то в обеденный час Крэмнер затащил его в здание «Каледонии», за несколько кварталов. Стояло начало лета, и улицы были полны бизнесменов в рубашках с короткими рукавами, гулявших под ручку с молодыми сослуживицами. В воздухе витала любовь, и Лэндон преисполнился жаждой жизни. Через провалы между домами лился солнечный свет, девушки продавали с тележек цветы. Крэмнер купил гвоздику в петлицу и предложил одну Лэндону, но Лэндон не смог пересилить себя и украсить свой наряд цветком, хотя сердце его ходило высокой волной. Крэмнер ввинчивался в толпу, словно багдадский вор, в каждом его движении — стремительность бесцеремонного космополита. Лэндон едва поспевал за ним и чувствовал себя смешным и неуклюжим — поди догони этого верткого человечка!