Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

У ворот кладбища, на Сент-Клер-авеню, Лэндон поймал такси. За рулем сидел молодой бородатый маньяк, он вел машину в состоянии тихого бешенства. Что это все нынче такие озверевшие? Положение в мире не устраивает? Машина ракетой неслась в предвечернем потоке, и Лэндон на всякий случай ухватился за ручку над дверцей, а ладонь другой руки упер в сиденье — жизнь-то всего одна. Сент-Клер-авеню была забита грузовиками и трамваями, и потерявший терпение таксист кинул машину вправо и покатил к южной части города по Лэнсдаун-авеню. Мрачный тип, и даже не тратит времени на то, чтобы выматерить других водителей: гнев сразу преобразуется в действие. Сев в машину, Лэндон заметил на сиденье водителя книги в бумажной обложке: «Рассуждения о насилии» Сорела, «Зеленеющая Америка» [34] Популярные среди молодежи конца 60-х — начала 70-х гг. социально-философские исследования. . Подходящее чтение для молодых параноиков. Кто он, этот малый, — сердитый революционер? Вряд ли, скорее всего студент, зубрит для экзамена, когда нет пассажиров. Но мир и в самом деле опасное место, ведь такой тип может взять да убить. Они ехали по итальянскому кварталу, проносились мимо меблированных комнат, табачных и продуктовых лавок. На уличных лотках перед магазинчиками стояли корзины с каштанами и дынями, их засыпал снег. У пешеходного перехода они едва не сбили пожилую женщину. Но робость не позволила Лэндону сделать водителю замечание, вместо этого он откинулся назад и стал искоса поглядывать на Маргарет, чувствуя, как на поворотах соприкасаются, стукаются одно о другое их колени. Маргарет, полностью занятая своими мыслями, рассеянно смотрела на тусклую зимнюю улицу. Разумеется, вся в черном, загадочная, как скрытая под паранджой женщина Востока, красивые ноги обтянуты черными чулками. Ох, этот черный цвет! Цвет траура, но и сладострастия тоже! Иначе как объяснить магнетическую силу черного дамского белья? Корсеты «Веселая вдова», черные чулочные пояса, лифчики цвета ночи — этот товар всегда шел с колес. Бизнес на сексе существует испокон веков. Живучий бизнес. Но Маргарет… Она захватила его воображение. На похоронах не било родственников — интересно, почему? Он спросил, надеясь, что она не сочтет его чересчур любопытным. У нее есть тетки и дядья, и двоюродные братья с сестрами, сказала она. В Монреале. Но последние годы мать замкнулась в себе, озлобилась на мир, поддалась болезни. Она прожила трудную жизнь, а тут ее искалечил артрит, приковал к креслу-каталке. Это ее ожесточило, она ни с кем не хотела знаться. Желала лишь умереть, хотя это грех; она регулярно каялась в нем священникам, а те наставляли ее — потворствовать своим слабостям не годится. Поначалу как-то выказывали сочувствие родственники, но она их отшила, осыпая яростными оскорблениями. Наверное, в ней будили ненависть их жизненные силы, сказала Маргарет. Она вспоминала старые обиды, воскресила какие-то древние семейные свары. Пошли скандалы, отвратительные перебранки. И Маргарет с матерью переехала в Торонто начать новую жизнь.

— Мы поляки, — негромко говорила Маргарет, глядя в окно на падающий снег, — а поляки не забывают. Они будут ненавидеть ее даже в могиле, наплюют на ее память. Понимаете, все они — родичи отца, и всегда считали, что она ему не ровня. По их мнению, она женила его на себе обманом. Ходили слухи о мнимой беременности. Что там было, я в точности не знаю. До войны отец с дедом держали ювелирный магазин в Кракове. Жили богато, вполне зажиточно. А мать нанялась в этот магазин работать. Продавщицей. Конечно, отец в нее влюбился. В свое время она была очень красивой женщиной. А отец… Не знаю, может, ее внимание ему польстило… Он, бедняга, был довольно неказистый с виду, почти уродливый. И вдруг — эта красавица… В общем… Но для моих дядей и теток мать всегда оставалась продавщицей… дочерью модистки. Не знаю. Если бы они оставили ее в покое… Но она тоже была с характером, гордячка. Какое-то время нам пришлось жить на их подаяния. Приятного было мало…

Лэндон внимательно смотрел на нее и слушал, завороженный ее рассказом. Когда они добрались до Эссекс-стрит, он расплатился с водителем, щедро одарив его чаевыми — для такой бесшабашной езды чересчур щедро. Потом помог Маргарет выбраться из такси, и на минуту они остановились на тротуаре.

— Буду рад, если вы зайдете ко мне поужинать, — пригласил Лэндон. — Или хотя бы выпить по стакану вина. Немного бренди. Сегодня у вас был тяжелый день.

— Спасибо, Фредерик. Пожалуй, я согласна. Может, я куплю что-нибудь у Кнайбеля? Сыр или буженину? Я не очень голодна.

— Ради бога, не беспокойтесь о еде. Этого у меня вдоволь. И вообще… Посмотрите на меня! Разве я похож на недокормленного? — Он подергал свое пальто, и она улыбнулась. — С едой все в порядке. Идемте.

Он взял Маргарет под руку и, ощущая пальцами ее крепкую плоть, повел по каменным ступенькам. Перед запертой дверью он помедлил. Воображение, что ли, разгулялось, или он вот-вот влюбится?

В кухне он, надев старый длинный пуловер, стоял у стола и кромсал лук, грибы, зеленый перец, потом все это высыпал на большую черную сковородку в яичную болтушку. Пока жарился омлет, Лэндон открыл бутылку красного вина и нарезал ржаного хлеба. Настроение у него было приподнятое, даже веселое, но он слегка сомневался: уместно ли оно? Он знал, что смерть матери не повергла Маргарет в глубокий траур, и все-таки это день похорон — не время мурлыкать песенки из старых телеспектаклей, на чем он несколько раз себя поймал. Но ведь он не принимал у себя даму многие месяцы — попробуй тут утихомирь это сердце! Пока он готовил, Маргарет бродила по квартире, постояла у маленького книжного шкафчика, изучая корешки, часто подходила к кухонной двери.

— Неужели не требуется никакой помощи? Такое чувство, будто меня обслуживают.

— Очень правильное у вас чувство. Вы моя гостья. Я хочу, чтобы вы расслабились, получили удовольствие от вина. Подготовили свой желудок для знакомства с одним из величайших шедевров Лэндона. Старинный рецепт, пришедший из глубины веков и переданный мне по секрету другом из Парижа… знаменитым шеф-поваром.

— В самом деле?

Ее темные брови поднялись. Дурачить ее — этого Лэндону не хотелось.

— Нет… не совсем… Это шутка, Маргарет. Я в жизни не был в Париже.

— А-а… — Она улыбнулась. — Вы любите шутить, да, Фредерик?

— Как сказать? — Он помолчал. — Пожалуй, люблю. Многолетняя привычка. В школе я был толстяком. Боюсь, и трусишкой тоже. Когда пахло жареным, я всегда строил дурацкие рожи. Нас таких было двое. Прижмут нас где-нибудь в углу, а мы им какую-нибудь шутку да прибаутку. Глядишь, им и бить нас расхочется… Надеюсь, вы не сочтете меня бестактным по отношению к вашей маме. Я вовсе не…