Марк Харитонов - Джокер, или заглавие в конце

— Но зачем я вам это рассказываю? — спохватился опять. Я сдержанно пожал плечами. Роман осторожно потянул губами из чашки, убедился, что кофе остыл, сделал еще глоток — все-таки нельзя было не договорить, прерваться на полуслове. — Я хотел не про это, — повторил снова. — Не знаю, как объяснить.

— Ты хотел рассказать что-то про Пашкина? — счел нужным напомнить я.

— Ну да, Пашкин, — подтвердил без особой охоты, как будто поморщившись. Хотя даже морщиться ему было трудновато.

— Это с его родителями у твоих были проблемы? — все-таки не стал отпускать я.

Он вскинул на меня взгляд: вы что, и про это уже знаете? Надо было, однако, договаривать, остановиться оказывалось все трудней.

Да, у их родителей был какой-то совместный бизнес. С этим Пашкиным они познакомились еще до университета, прошлым летом или, может, весной. скорей, пожалуй, весной, еще цвела сирень. Уже цвела. Какая-то деловая встреча или семейное торжество, а может, совмещено было то и другое, в загородном, только что построенном пашкинском доме. Не просто дача — усадьба, вилла, знаете, какие у некоторых сейчас? (Я пожал плечами: не то чтобы знал — мог представить, больше по фильмам.) На лужайке перед крыльцом бочка с немецким пивом, подходят к ней с кружками, сами себе наливают. (Роман скривился: пиво он не любил.) Почему оказался там с родителями, сейчас уже и не помнил, а может, и тогда сказать толком не мог. Позвали, сел с ними в машину, оказался там, куда привезли, заранее заскучал: скорей бы домой. И не стал бы вспоминать, нечего было, если бы хозяин не подозвал к нему своего сына. Слава был тогда попроще на вид, чем сейчас, волосы на уши, массивная цепочка на шее. Пожал Роме руку так, что тот вскрикнул от боли, сразу стал извиняться, почти испуганно: я не думал, что будет больно, прости. Но довольный, чувствовалось. И потом, когда неожиданно встретились в университете, не упускал случая продемонстрировать свое фирменное рукопожатие, особенно при других. Я таких любителей знал. Рыжий не сразу приспособился заранее убирать руку за спину.

Пашкин был старше лет на пять, в университете оказался старше всего на курс, где-то успел поучиться раньше. Факультеты у них были разные, у одного — информатика, информационные технологии, у другого — экономика, менеджмент. Но так случилось, что стали встречаться, и не только на общих предметах. Сложилась общая. как вам сказать. компания.

Тольц поднял на меня взгляд, убедился, что мне тут объяснять не надо. Упоминания о девушке он поначалу еще старался избегать, но выдерживать так все время было нельзя, пришлось. Что парни таскались на мои занятия главным образом ради нее, это мне и без него было ясно. Не говоря о том, что я лучше него самого мог понять, как умело эта Лиана держала обоих возле себя, поощряла соперничество. Соревноваться с Пашкиным в спорте или в танцах Тольц, конечно, не мог, но на машине, например, гонял даже лучше, жаль, не было случая показать, кататься с чужими девушку не пускали.

Не говоря о некоторых предметах. Математика-то этому Пушкину тоже была нужна, вот тут он с Тольцем не мог даже равняться. При встрече, бывало, просил что-нибудь решить за него, доказать неравенство, вычислить интеграл. Одну работу рыжий даже сделал для него сверх учебной программы, для какого-то конкурса. Быстрей было решить самому, чем объяснять, Роману было не жалко. Пашкин за это решение получил даже приз, не упускал потом случая похвастаться, Тольца, конечно, не упоминал. И ведь не станешь же при всех напоминать, что решение-то было твое. Неловко, и постесняешься.

Что-то похожее, как я понял, было и с этим джокером. Тольца заинтересовал термин, он стал всерьез копать. Показалось, что с этим понятием можно связать многое, не только в информатике. Непредсказуемость, неожиданность… ну, об этом он попробовал написать, повторять уже не стоило. Завел как-то в компании разговор о нем, кое — кому показалось интересно. (Смешной, однако, мальчик, подумал я, ему казалось, что если заменять имя словом «кое-кто», другие не догадаются, о ком он.) Обоим хотелось перед ней выглядеть интеллектуалами, это было понятно. Она им давала понять, что ей в мужчине нравится интеллект, про гениальность, я знал, разговор заводила. Пашкин ее интерес уловил, сумел перехватить словцо, переиначить, нашел случай выступить. Это уже было при мне, я помнил. О человеческом факторе в бизнесе. О волевом превосходстве, о новых аристократах.

— Ну да, — скривился Тольц. — У него был даже такой стишок: «Аристократ, будь сильным и гордым, бей плебея в хамскую морду». Не знаю, сам ли сочинил. И ведь кому-то нравилось. Он же ничего у меня по-настоящему не понял, как можно было всерьез?..

(А ведь он до поры даже не понимал, что его просто используют, усмехнулся я про себя. Умники иной раз меньше других понимают в реальной жизни, ухитряются не замечать очевидного. И при этом даже чувствовать себя счастливыми. Мозги настроены на другое.)

— Не знаю, как объяснить, — повторял он опять. — Была какая-то счастливая работа ума. Вообще какое-то особое состояние. необыкновенное, удивительное.

Влюбленность, что ж тут было объяснять. Рассказать мне всего Тольц не мог, и не только потому, что о таких вещах не говорят с другими. Он, думаю, сам не вполне понимал, что с ним происходит. Знал, конечно, то, что положено знать в этом возрасте, о чем мог прочесть в книгах, увидеть в кино, а тем более в интернете. Но ему еще было доступно незрелое, неясное чувство, способность к мучительному, счастливому томлению, от которой, увы, избавляет возраст. Представлял ли он реально ту, в которую был влюблен? Влюбляются больше в созданное собственным воображением, больше в голос, нежели в смысл слов. Взрослая девушка могла скорей над ним посмеиваться, разве что по-женски немного жалеть. Вряд ли Роман достаточно представлял, что может быть дальше, какой ожидал взаимности. Об этом речь вообще не шла.

Из слов Тольца можно было понять, что надежды его были связаны с возможностью предъявить ей какое-то решающее, несравненное достижение — тогда бы она его оценила. Известные юношеские грезы. Существенней всего было особое состояние, интенсивная, как никогда, счастливая работа ума. Столько он за это время успел пересмотреть, прочесть, самого разного. Не только по информатике, математике, но и по биологии, нейропсихологии. (Забыл, что мне про это уже говорил, начал было опять объяснять.) Мы о своем мозге, оказывается, так мало знаем. Сейчас чуть ли не каждый день открывают в нем что-то новое. Структуры, взаимодействия, механизмы, процессы. И при этом научились создавать математические модели, искусственные нейронные сети по принципу биологических, а на их основе и программы, системы, способные к самоорганизации, самообучению…