Марк Харитонов - Джокер, или заглавие в конце

Теперь зазвонил телефон в моем кабинете. Я привычно заспешил к нему — и остановился. Аппарат был старый, без определителя номеров. Что, если звонят из милиции? Меня же нет дома. (Нелепое беспокойство, само сознание этой нелепости было неприятно.)

Наконец сообразил сам связаться еще раз по мобильнику с Наташей. Нет, она не звонила, стояла в пробке между Пушкиным и Мытищами, слушала музыку. Слабо доносился узнаваемый шансон, названия не мог вспомнить. Стала расспрашивать, чем я сейчас занимаюсь, отчет о магазинных покупках одобрила.

Или, может, это ректор нашел мой голос в автоответчике? — подумал, едва положив трубку. Для проверки решил опять позвонить Монину. По мобильному телефону та же автоматическая дама подтвердила, что абонент все еще вне зоны доступа, по домашнему голос ректора предложил оставить сообщение. Я на всякий случай повторил призыв еще раз. Надо было разбираться самому.

Я подошел к студенту, потормошил за плечо, еще раз, сильней. Юноша приоткрыл один глаз, мутную щелку, другой совсем заплыл сливовой синевой. Голова попробовала приподняться, но не осилила собственной тяжести, стала медленно возвращаться к плечу. Я потормошил снова, похлопал по здоровой щеке пальцами, еще, тыльной стороной. Главное было не отпускать его, не отпускать.

— Давай, просыпайся… давай, — повторял я, не замечая, что нечаянно перешел на «ты». Глаз наконец открылся, понемногу стал фокусироваться. — Просыпайся. эй! Тебя ищут, ты это знаешь? Понял, что я говорю? Ищут!

Видно было, как он понемногу начинает соображать.

— Ищут? Что?.. Кто ищет?

Я взял со стола чашку остывшего кофе, поднес к губам рыжего. Тот хлебнул, осторожно — губам, видимо, было больно. Отстранился, повел головой: нет, лучше не надо.

— Вы меня. вы изви. — начал было с трудом, медленно. В этот момент опять защебетала Хабанера. Тольц потянулся в карман, чтобы извлечь мобильник. Я остановил его руку.

— Подожди, сразу не отвечай. Посмотри сначала, кто звонит. Тебя ищут, понял? Или не понимаешь? Что с тобой, где ты? Лучше пока отключи, перезвонишь сам.

Роман неожиданно подчинился, как будто автоматически, Хабанера оборвалась на полутакте. Ее нельзя ни.

— Кто это тебе звонил? — пришлось напомнить еще раз. — Посмотри.

Он посмотрел.

— A-а. Пушкин, — губы искривились болезненно.

— Какой Пушкин? — Я уже начинал сердиться. — Сейчас не время прикалываться. Какой Пушкин?

— Ну, Пашкин, Слава, — немного растерянно объяснил Тольц. Облизнул осторожно губы. — Мы его так зовем: Пушкин.

Господи, мог бы догадаться сразу! Ай да сукин сын!

— Так вот слушай, сосредоточься, — надо было говорить отчетливо, чтобы дошло: — я этого Пушкина только что встретил здесь, на лестнице, у своих дверей. Похоже, он тебя ищет. Слышишь? Он — тебя — ищет, — повторил раздельно. — Здесь, в этом доме. Понял или нет? Помнишь хоть, что с тобой было? Вычислил, решил, что ты прячешься здесь. Ты ему сказал, что едешь ко мне? — Я по инерции продолжал говорить «ты», оба этого не замечали.

— Н-нет, про вас я не говорил.

— Но адрес он, очевидно, знал, откуда?

В мозгу Тольца что-то медленно, с усилием, проворачивалось, нащупывало соединение, замкнулось.

— Ну. посмотрел в навигаторе.

— В каком навигаторе?

— Ну, навигатор. в моей машине. Когда был за рулем. Я ввел ваш адрес, номер дома. только без квартиры. И без фамилии, конечно.

— Пашкин вел твою машину? Это как?

— Вначале он вел. Потом я от него удрал.

— Очень интересно! Он вел, ты удрал, разбился о столб, оказался у меня. Вы оба, что ли, были под кайфом? Он, похоже, нет. Мне надо все-таки знать, что у вас произошло, как ты думаешь?

Рыжий глянул на меня как будто с испугом. Он, похоже, все больше приходил в себя. С усилием поправился в низком кресле, выпрямился.

— Можно, я схожу, прополощу рот? Очень сухо. трудно.

— Нет, лучше пока посиди, сделаю сам, — я остановил его попытку подняться. Не хватало еще опять волочить это тело на себе к умывальнику. Сходил на кухню, принес кружку с теплой водой, большую миску для полоскания, догадался в последний момент прихватить и бумажные салфетки.

Юноша набрал в рот воды, осторожно, медленно прополоскал, но выплевывать не стал, проглотил. Сделал еще глоток. Я держал перед ним миску, он наклонил над ней лицо, движением попросил, чтобы я налил воды ему в сдвоенные горсти, сполоснул глаза, виски, лоб, еще, с видимым наслаждением, но так же осторожно. Промокнул лицо бумажной салфеткой, поискал, куда ее положить, опустил в миску.

— Спасибо, — поднял на меня уже достаточно оживший, во всяком случае промытый, осмысленный взгляд. Я поставил использованную посуду на стол, сел напротив него, оказавшись немного выше.

— Ну, давай рассказывай. Что у вас было с Пашкиным, почему он тебя ищет? Кстати, насчет зачета. Ты ведь понял, кто принес мне тот же реферат, что и ты? Кто, где, у кого скачал?

— Он у меня, конечно. Я же вам говорил… я ни у кого…

— Он у тебя скачал, а ты, что ли, не знал?

— Ну да. Только на зачете стало доходить, и то не все. Не сразу.

— Как это могло получиться?

— Могло. — Тольц пожал плечами, усмешка его губам не давалась. — по-всякому. Ему же надо выглядеть интеллектуалом. Показывать себя перед кое — кем. — Губы его чуть скривились. — На некоторых производит впечатление.

(Уж не на меня ли? — я мысленно усмехнулся. Нет, конечно, нетрудно было догадаться на кого. Приятели, однако.)

— А он знал, что ты собираешься на зачет с тем же рефератом? — спросил я. — Ты мог не опоздать, прийти раньше?

Тольц опять пожал плечами, слегка скривил губы.

— Он знал, что я опоздаю. Если бы и не опоздал. главное, чтобы раньше меня. Я же вам говорил, я собирался принести другую работу. — (Ну да, Кассандра забастовала, это я уже слышал.) — Вышло для него даже прикольней, чем он думал. Долго все объяснять, я сам только вчера вечером стал понимать. Даже сегодня.

И замолчал, уставился угрюмо на подлокотник кресла. Сегодня он стал понимать. Когда этот Пушкин оказался за рулем его машины, потом пришлось от него удирать, потом по голове стукнуло. Прикольней, чем думал. Стоило ли тянуть из него дальше, прояснять посторонние для меня отношения? Как будто сам оказался в них втянут, вынужден с этим недотепой возиться, укрывать от милиции.

— Но ты, — спросил все-таки, — хоть потребовал от него объяснений?

— Конечно! Я только вышел от вас, сел в машину, сразу ему стал звонить. Гудки, он не берет трубку, потом отключается. Наверное, увидел мой номер, говорить не хотел. Но погудеть дал. С этой ухмылкой своей, представляю. Я потом звонил еще. нет, все долго рассказывать.

Опять мотнул головой, что-то вспоминая, перебирая. Солнце то пряталось за облаком, то постепенно высвобождалось, воздух в комнате вновь начинал светиться, светилась невытертая пыль на столешнице, плоский узор на обоях. Ну, не хочет рассказывать, и не надо. Скоро приедет Наташа, вызову такси.