Алексей Славич - Начало перемен

— Мы с интересом и уважением относимся к любой критике, — вежливо сказал Иванов. — Даже от представителя расы, более половины которой до сих пор живет в условиях… э-э… довольно ограниченных прав. Однако предлагаю вернуться к нашей насущной теме.

— Вы знаете, — ответил Гуров, — мне всегда казалось, что аргументы типа «сам дурак» — не самые сильные. При чем тут недостатки и проблемы моей цивилизации? Но действительно вернемся к Кате.

— Надеюсь, — сказал Иванов, — я объяснил, почему решение о восстановлении Катерины — ваше. И дальнейшая ответственность за нее — тоже ваша.

— Чем я должен буду расплатиться за само восстановлении? — спросил Гуров.

Иванов вздохнул.

— Ничем, Сергей Александрович, абсолютно ничем. Технически это, по большому счету, мелочь. А принципиально это… э-э… ну, как сказать, своего рода долг чести, что ли.

— Долг чести — кому?

Иванов даже несколько растерялся:

— Как — кому? Вам, себе. Разве непонятно? Вы же сами человек чести. Если угодно, назовите это совершением того, что философы называют «должным поступком».

— Но не Катерине? Если честно, для меня малопонятно, как ваш должный поступок может совершаться или не совершаться в зависимости от какого–то аборигена Гурова. Но это не мое дело, меня интересует только результат.

Позвонил Иванов послезавтра.

— Вроде бы, прогноз благоприятный. Приезжайте, Сергей Александрович, будем обсуждать детали.

Совещание на этот раз происходило втроем с медицинским экспертом, веселым мужиком на вид лет тридцати пяти и какого–то совершенно ненаучного вида.

— Позвольте представить…э-э… — похоже, начал было придумывать эксперту псевдоним Иванов.

— Да не напрягайтесь, свои уже, можно сказать, люди, — посоветовал Гуров. — Прекрасная ведь есть фамилия — Сидоров.

Эксперт ухмыльнулся.

— Язва вы все–таки, Сергей Александрович, — рассмеялся Иванов и обратился к эксперту:

— Согласен на «Сидорова»?

— Эт смотря скока нальете, — жизнерадостно откликнулся тот и подмигнул Гурову.

— Давайте я попробую изложить научно–популярно, — сказал Иванов. — А ты, профессор «Сидоров», в случае чего исправишь и дополнишь. Значит, модели обещают формирование личности, достаточно идентичной оригиналу. Конечно, квантовые эффекты, принцип неопределенности и всякое такое никто не отменял. Возможно, Катерина разлюбит борщ и приобретет слабость к импрессионистам. Телесные характеристики тоже могут несколько измениться. Но базовые ценности, установки, характер, эмоциональные реакции — все должно воспроизвестись. В том числе те нежные чувства, которые у нее к вам возникли. И чем вы женщин берете, Сергей Александрович? Устойчивость этих чувств к флюктуациям — даже не знаю, с чем сравнить. Со скалой в океане, вот. Так, мсье «Сидоров»?

— Так точно, мон колонель (мой полковник — фр.).

— Далее. Большинство файлов памяти, особенно чисто фактологических, должно нормально лечь в структуру личности. Но! По довольно значительно группе файлов возможны проблемы — у Катерины будут плавать в мозгах непонятные для нее фрагменты от ситуаций, когда она использовала импланты.

— Ну, по аналогии, — вступил в разговор «Сидоров», — если у вас изъять из мозгов высшую математику — а память набредет на задачи, которые вы когда–то решали. Мозг–то уже не способен их интерпретировать. Может происходить спокойная инкапсуляция, а могут формироваться кошмары и фобии. Если, например, вам три раза подряд ставили пару на соответствующем экзамене. Понимаете? И с сексом у нее могут быть поначалу некоторые проблемы. Воспоминания о «супероргазменных» ощущениях чужой расы мозг, возможно, будет блокировать с трудом. Старайтесь просто не обращать внимания и вести себя, как ни в чем ни бывало. В принципе серьезных проблем на 90 % быть не должно. Но не исключены какие–то срывы.

— Ну, примерно, понимаю, — кивнул Гуров.

— Вроде базовые вещи мы охватили, мистер «Сидоров»? Теперь твои предложения.

— Да, сэр, — кивнул тот. — Понимаете, Сергей Александрович, мозги — в принципе штука гибкая и способная переварить многое. Но очень важную роль играет эмоциональное подкрепление. Если Катерина будет постоянно видеть вас и чувствовать ваше отношение — все нестыковки должны погаситься гораздо чище. А на первые несколько дней вам с ней нужно бы у нас поселиться. Чтобы я был рядом на всякий пожарный.

— Да конечно, нет проблем, — согласился Гуров.

Гурова позвали к Кате утром. Она лежала на спине в домашнем брючном костюмчике, закрыв глаза. Когда он вошел в пределы чувствительности ее эмпатического сканера, которые уже научился определять за время их короткой первой жизни, она сразу открыла глаза — и они как будто вспыхнули.

— Сережа, — сказала она тихонько и чуть–чуть нараспев, — милый Серый, иди ко мне скорей.

Она немножко изменилась: появились заметные веснушки, чуть–чуть другой была форма носа.

Он сел на кровать, они поцеловались, она заползла ему на колени, расстегнула рубашку и стала гладить ему живот.

— Ну, вот теперь верю, — сказала она, — Живот твой, волосатый, родной. И радуешься ты очень натурально. А то я боялась, мои ментальные останки зачем–то виртуально препарируют. Таких, как я, специализированных андроидов, тем более старых, редко восстанавливают, только в особых случаях. Думаю, бедная я ублюдочная душа, и после смерти нет покоя.

У Гурова от жалости перехватило горло.

— Серенький, плакса у нас я, а ты не плакса, а мужественный герой. Расскажи лучше, как ты заставил их меня восстановить? Меня ведь убили эти лягушки? Им было и меня жалко, и тебя. Но по своим правилам они были должны.

— Какие лягушки? — удивился и насторожился Гуров.

— Ну «Петров» этот, в нем сидели сознания целого, что ли, комитета расы, откуда были мои аналитические программные импланты. Раса эта немножко похожа на лягушек. Ах, да, я еще не хотела тебе про них ничего говорить. В памяти какие–то странные провалы. И импланты лягушачьи я почему–то не чувствую.

— Лягушки сами предложили тебя восстановить, но без имплантов.

— Не восстановили бы меня, если бы не ты. Но меня, — Катя улыбнулась, — лягушки тоже зауважали. Я в самый последний момент, перед выстрелом успела это эмпатически почувствовать. Но все–таки как же тебе удалось?

— Да я ничего не делал. Лягушки сами через пару дней сказали, что восстановить тебя требует их долг чести. Я прямо охуел, если честно. Там ведь был некрасивый и глупый с моей стороны момент. Я еще не сообразил, дурак, что, может, тебя удастся восстановить. Голова после микроинсульта варила плохо…

— Микроинсульта? — удивилась Катя. — Я же тебе наладила давление.

— Когда тебя застрелили, у меня случился микроинсульт. Но меня уже тут вылечили. Ну, и то ли от горя, то ли от последствий инсульта я совершенно отвязался. Когда лягушки вдруг сказали мне, что считают меня в каком–то смысле своим собратом, да еще предложили за тебя материальную компенсацию — я распсиховался и ответил, что деталей их анатомии не знаю, но прошу засунуть эту компенсацию себе в жопу. И нахально попросил присутствовавшего Иванова перевести это предельно точно.