Михаил Попов - Колыбель

Да, когорта еще та. Но идти надо, и прямо сейчас. По пути в столицу его величество завернул к смотровой платформе и забрался на нее, не выпуская копну с сыном из–под мышки. Лодка покачивалась на плаву, удивляя и размером, и оснасткой. Председатель готовился к нешуточному плаванию, в лодку грузили припасы: корзины с фруктами и вареным рисом и гроздья баклажек с водой. Он что, месяц собирается плавать? Несколько пар весел. Кто–то идет с ним или просто запас?

Как бы там ни было, чем обильнее и тщательней подготовка, тем страшней и яростней будет разочарование. Встречать и вязать на берегу придется Председателя, впавшего в бешенство.

«Почему ты так уверен?» — спрашивал Денис его величество и уходил от ответа.

Его величество переложил сына из–под одной руки под другую:

— Сейчас мы пойдем и ударим, грохнем по этим протухшим колхозным турусам! Мы свяжем всех нукеров и клевретов Председателя, и никто не помешает нам взять под свою власть весь остров!

Ему и самому речь эта казалась слишком размазанной в воздухе и не бьющей в сердце. Ничего такого, о чем бы мечталось его маршалам, в Колхозии не водилось. Награду они надеялись получить из другого источника.

— После победы я хорошо поговорю с каждым, и каждый услышит от меня много нового, и мы запишем на новой поляне все до последней буквы. Мы будем беречь эту центральную резервную поляну как зеницу и синицу в руках.

Эти слова вдохнули в шеренги бодрость.

Он готов был отдать команду «шагом марш!», но тут к нему сбоку подкатил господин главный колхозный диссидент.

— А, Йорик.

За ним теснилось десятка полтора приспешников.

— Так, берите копья и в строй.

Они были согласны, но только после того, как Астерикс… Пришлось пристраивать их без очереди. Это вызвало немалое волнение в рядах простых баранов, послышались даже недовольные голоса — что блат, что кумовство, что двойные стандарты…

Тем не менее армия пополнилась, и самой боеспособной частью его величество полагал как раз перебежчиков: им–то отступать некуда. Он спросил у Йорика: может, он и какие–нибудь тайные тропы знает в святая святых центральной верфи в обход засад, о которых говорил Афраний, или ему что–нибудь известно про тайники Председателя? Нет, ни Йорика, ни его единомышленников даже и близко не подпускали к государственным секретам.

— Хотели даже наказать, когда узнали, что наше зерно уходит к тебе, государь, и стали нас называть отцами голода.

— Почему же не наказали?

— Надо было строить тюрьму, а рук не хватало даже на лодку. Отложили на потом.

— Никакого «потом» у него не будет!

Его величество засунул за пояс две квадратные бутыли скотча, захваченные на всякий случай, и во второй раз был готов отдать решительную команду, но тут обнаружилось, что как–то ожили и стали проявлять признаки некой не вполне понятной жизни новоприбывшие. Они неказисто, но упорно продирались сквозь толпу жадных крестьян у основания башни и норовили оказаться поближе к строю маршалов и придворных. Явно чувствовалось, что их манит сам дух военной организации, они находятся в подсознательном плену строевого обаяния. Такое впечатление, что некий взвод вышел из мучительного окружения на неизвестной войне и теперь обретает себя у подножия Вавилонской башни.

— Погрузка идет полным ходом, — шепнул на ухо царю очередной вестник Афрания.

Времени для выяснения деталей не было, и его величество велел выдать новобранцам оружие. Они брали его охотно, но неловко, что можно было понять — вдруг у них была в крови привычка к автомату Калашникова, а не к плохо сделанному луку?

— За мной! — возопил царь царей и быстрым шагом, прижимая к правому боку Артура с привязанной к нему баклажкой молока и вздымая левой рукой короткое копье с по–настоящему острым наконечником, помчался вперед. Гаремные леди, скучая, глядели им вслед.

Почему надо захватить именно верфь?

Во–первых, потому, что там наверняка торчат все его негодяи техники — и Туполь, и Ползун, и Черепан, и политическая головка с Никитой, Горби и Молотом. Товарищ инженер устроил себе столицу прямо в мастерской, что большое удобство для атакующей армии. Лишенное своего льва и всех наиболее упертых козлов, остальное баранье стадо упираться не станет.

Его величество сидел на смотровой площадке, войско расположилось кругами вокруг мощного раздвоенного ствола.

Лодка даже с такого расстояния производила впечатление. Понятно, на что товарищ инженер потратил столько времени. На мачте с перекладиной, по имени, кажется, рея, как раз крепился ловкими любимцами Председателя парус. Сплетенный из удивительных убудских трав, надо полагать. Натягивались канаты для управления парусом. Корзины и мешки с провиантом были уже на борту.

Взгляд его величества переместился на воинов, творцов будущей победы, и внутри стало как–то мрачнее. Эти сволочи ведут себя так, словно делают ему одолжение. Продажная рвань, глубина их патриотизма и сила верности престолу измеряются только количеством даров, который может извергнуть рот монарха. Другое дело, что резервуар даров неисчерпаем, но все равно досадно. Хоть бы на гран искренней привязанности! Да он бы материки дарил истинно верным!

А эти — вообще.

Имелись в виду примкнувшие призраки. Они оставались еще по большей части голышом, временами замолкали, словно проваливаясь ощущениями в свое прошлое, и возвращались оттуда в сопровождении непонятных рычащих и хлюпающих звуков. Осознав, где находятся, начинали медленно щелкать челюстями и совершать умеренно хватательные движения.

Красавцы! Орки спросонья.

Надо бы с ними поговорить, что ли.

Оставив Афрания на верхней стреме, его величество съехал к войску. Через полчаса он был в состоянии, близком к отчаянию. Новобранцы то понимали его, то вдруг переставали понимать, то были готовы рвать и метать, то их клонило прикорнуть. Он едва не приказал прогнать их обратно или куда угодно, чтобы не мешались под ногами.

— Царь батюшка, — позвал Афраний.

Опять взобравшись на платформу, царь царей увидел сцену прощания. Председатель не стал ждать следующего утра и решил стартовать после обеда. Человек сорок толкают его лодку по медленно углубляющейся отмели в сторону равнодушного океана. Он стоит в травяном плаще, от солнца вестимо, и прощается до слез с соратниками.

Значит, никто с ним не уходит. Никого нет в лодке. Колхозные убудцы ничем в этом смысле не отличаются от вавилонских: боятся океана, в воду только по щиколотку.

А это еще что?!

Все–таки не один!

Петроний!

Проклятый перебежчик, тайная душонка, видимо, глава племени каких–то особых местных уродов, решил стартовать с товарищем Ефремовым к берегам имеющейся где–то реальности. Залез в лодку, держится за борт, оглядывается как безумный.