Валерий Роньшин - Игра в дурака [сборник рассказов]

Встаёт из–за стола и уходит. Демонстративно.

— Вот гадина, — говорит ей вслед генерал Степанов. — Будь моя воля, она бы у меня на помойке вместе с крысами питалась.

— Так точно! — козыряет лейтенант Прищепа.

А внебрачный ребёнок Петя вопит во всё горло:

— Фуфло-о!

Ему недавно исполнился год. И ничего другого, к счастью, он вопить пока не умеет.

Генерал Степанов не всегда был генералом Степановым. Вначале он был лейтенантом Степановым. Потом его непосредственного начальника, капитана Иванова, расстреляли чекисты. И лейтенант Степанов стал капитаном Степановым. Потом его непосредственного начальника, майора Петрова, расстреляли чекисты. И капитан Степанов стал майором Степановым. Потом его непосредственного начальника, полковника Сидорова, расстреляли чекисты. И майор Степанов стал полковником Степановым. Затем началась война. Полковник Степанов пошёл на фронт и потерял под Курском ногу. Вместо ноги ему дали «генерала».

— Дайте ещё и Героя, — попросил Степанов.

— Не положено, — ответили ему. — Вы ведь только правую ногу под Курском потеряли.

— Эх, ёб твою мать, — не раз впоследствии сокрушался генерал Степанов. — Надо было и левую ногу под Курском потерять.

Внебрачный ребёнок Петя любил целовать телевизионную дикторшу. Увидев её на экране, он начинал дрожать, тыкать в неё пальчиком и вырываться из рук моей любимой… Он подбегал к телевизору и смачно впивался губами в экран. Как раз в то место, где находились губы симпатичной дикторши.

И — замирал в блаженном оцепенении.

Это так вошло у него в привычку, что он не хотел ни есть, ни спать, пока не поцелует телевизор. Странное поведение внебрачного ребёнка было ведущей темой наших разговоров.

— Я думаю, — глубокомысленно изрекал генерал Степанов, — что тут не обошлось без лысого карлика.

— Так точно! — козырял лейтенант Прищепа.

— А может, в прошлой жизни она была ему женой или сестрой, — размышляла домработница Клава.

— Ох–хо–хо, — вздыхала моя любимая. — Чует моё сердце, что это какое–то сексуальное извращение.

И когда в очередной раз пришёл детский врач, любимая спросила у него:

— Доктор, Петенька всё время целует дикторшу на телеэкране. Это случайно не сексуальное извращение?

— Которую дикторшу–то? — живо заинтересовался врач. — Ту, что в девятичасовых новостях? С высоким бюстом?..

— Да–да–да, — кивали мы все.

— Ха, — говорил врач и облизывал губы. — Я тоже её целую. А наш заведующий умудрился даже её трахнуть. Так что ничего страшного, — успокаивал он мою любимую. — Вот если б ваш ребёнок целовал диктора, тогда другое дело.

Как–то раз, вечером, я шёл по улице. И вдруг рядом со мной возник здоровенный амбал. Я смотрел на него. А он смотрел на меня. Я его никогда раньше не видел. И никого он мне не напоминал. И тем не менее, я почему–то упорно продолжал на него смотреть.

— Чего уставился? — спросил амбал, не то что бы очень уж грубо, но и не так что бы очень уж вежливо.

— Лицо у вас красивое, — сказал я.

Он крепко взял меня за локоть и повёл за угол. Мы остановились в тёмной подворотне.

Амбал задумчиво молчал. Его кулак, величиной с котёнка, висел на уровне моей челюсти.

— Ладно, — поразмышляв, сказал амбал. — Иди. И больше никогда насчёт этого не говори.

— Насчёт чего? — не понял я.

— Насчёт картошки дров поджарить, — ответил амбал.

Генерал Степанов, куда бы ни смотрел, везде видел лысого карлика. Смотрит он, к примеру, в телескоп. На звёзды. В третьем часу ночи. Все, конечно, давно спят. И вдруг на всю квартиру раздаётся истошный вопль:

— Глядите, по небу летит лысый карлик!

Мы вскакиваем со своих кроватей и несёмся смотреть. Но лысого карлика в небе нет.

— Ну вот только что был! — горячо доказывает генерал Степанов.

Мы возвращаемся в свои кровати. Через пять минут опять истошный вопль:

— Глядите, по небу летит лысый карлик!

Мы снова, сломя головы, несёмся смотреть.

Лысого карлика нет.

— Ну вот буквально только что… — пожимает плечами генерал.

И так раз пятнадцать за ночь.

Моя любимая спит. Она дышит ровно и глубоко. Я вижу её грудь под розовой комбинацией. Я вижу её густые волосы, разметавшиеся по подушке. Я вижу ямочки у неё на щеках. Она улыбается во сне. Я вижу её пухлые губы. Чувственные. Горячие… Её рот чуть–чуть приоткрыт. Я вижу ровные белые зубы… Я вижу… Господи, что это?.. Я присмотрелся. И увидел… конец шнурка от своего ботинка. Я потянул за него. Он поддался. Я начал вытаскивать шнурок изо рта моей любимой… Он всё тянулся и тянулся. Наконец, вытащился. Моя любимая проснулась.

— Любимая, — спросил я у неё, — как тебе в рот попал шнурок от моего ботинка?

— Не знаю, — раздраженно бросила любимая.

— Любимая, — настаивал я, — вспомни, пожалуйста. Может, когда ты мыла пол в прихожей, ты случайно схватила его зубами?

— Да что ты ко мне пристал! — взорвалась любимая. — Какой, к чёрту, пол?! Я уже десять лет не мою полов!..

И моя любимая отвернулась к стене.

Как–то раз я встретил своего одноклассника. Мы не виделись лет двадцать, с тех пор как окончили школу. Он предложил мне посидеть и привёл в пивной бар «Император». Несмотря на громкое название, это была самая настоящая забегаловка. Вульгарная официантка при виде моего одноклассника широко заулыбалась. С правой стороны рта у неё не доставало двух зубов, с левой — трёх.

Мы заказали пива и раков. Официантка принесла наш заказ, снова улыбнувшись моему однокласснику.

Мы ударились в воспоминания.

— А где такой–то? — интересовался я, сдувая с кружки пену.

— На кладбище, — отвечал он, отрывая у рака клешню. — Попал под электричку.

— А такая–то? — спрашивал я.

— В сумасшедшем доме, — отвечал он. — Здесь недалеко, за городом. Очень живописное местечко.

— А вот этот? — припоминал я.

— Этот в Штатах, — говорил он.

— Да-а, — тянул я с уважением. — Ты смотри.

— Ага, — кивал он. — Поехал в Штаты и умер там.

— Жалко, — лицемерно вздыхал я. — Отличный был парень.

— Да какой отличный, — хмыкал он. — Говно порядочное.

Мы продолжали вспоминать. Почти от всех наших одноклассников за двадцать лет остались лишь воспоминания. Как и от наших раков. Мы заказали ещё. Официантка принесла, вновь одарив моего одноклассника беззубой улыбкой.

— Это твоя жена? — спросил я, когда она отошла.