Всеволод Фабричный - Самоед

Мы разговариваем минут пять. Нас прерывает зычный и агрессивный окрик начальника.

В кабинете у психиатра достаточно прохладно. Массивный стол из дорого дерева. Приятные глазу картины на стенах. Два удобных кресла — одно для ягодиц врача, второе для моих. Огромный книжный шкаф с различными трудами и справочниками по психиатрии. Я замечаю Фрейда и Павлова. Психиатр выглядит пугающе нормально. Его пожилое лицо посылает в космос сигналы спокойствия и рациональности. Возможно, что это всего лишь маска, которую он срывает как только приезжает домой. Возможно дома он иногда рычит как бешеный ротвейлер и его жена, в одной ночной рубашке, с воплями выбегает на улицу потому что она знает: если сейчас, в данную минуту не ретироваться — муж начнет зверски биться головой о дверной косяк и потом, крича тонким, нарочито детским голосом — набросится на нее с ножницами для резки рыбьих плавников Это уже происходило. Она научена горьким опытом.

Сегодня мой второй визит к этому неразгаданному психиатру. Первый визит не оставил у меня истерически–хорошего впечатления. Мне кажется, что мой врач просто выдохся от многолетнего анализа чужой, шаткой психики. Ему уже наплевать. Возможно вначале своей карьеры он действительно вникал в ситуации пациентов. Разбирал по косточкам внутричерепную стыдобушку, которую людям уже не было сил скрывать. Искренне хотел что–то изменить в их сумрачных жизнях, хотел увидеть прогресс. Может быть, засыпая ночью, он со слезами на закрытых глазах представлял, что какая–нибудь толстушка с манией порядка с его помощью все–таки вылечится, вырвется из лап своей хворобы и, как все нормальные люди, начнет гадить где попало. Или какой–нибудь тощий ханыга с опасной формой изнуряющего онанизма в одно прекрасное утро проснется и с изумлением заметит, что его руки первый раз за четыре года находятся поверх одеяла и, самое главное, ему совершенно неохота исправить эту неожиданную неполадку.

Психиатр здоровается со мной и мы начинаем беседу.

(Я прекрасно понимаю, что мои ответы покажутся довольно отрепетированными. Иначе нельзя — я бы мог, конечно, засорить свою восстановленную по памяти речь мусором междометий, вздохов и мычаний, но… к чему это?)

— Так, Сева. В прошлый раз ты упомянул о так называемых психозах, которые преследовали тебя в детстве и частично сохранились и теперь. Я хотел бы уделить этому особое внимание. Точнее — сегодня это станет главной темой нашего разговора. Пожалуйста — расскажи подробнее, с самого начала. Если тебе по какой–то причине не хочется что–то упоминать — это не страшно. Расскажи что можешь.

— Я не могу найти точного определения моим недугам. Слово «психоз» я произношу за неимением другого. Возможно это вовсе и не психоз. Самое ранее мое воспоминание… Дайте подумать…. Сколько же мне было? По–моему семь лет. У меня началось ужасное нервное расстройство по поводу штор в моей комнате. Мне все время казалось, что они неровно висят. Началось это в легкой форме, а потом переросло во что–то ужасное…

— Подожди пожалуйста. Что значит «неровно висят»?

— Ну как это объяснить… Ну знаете — когда утром раскрываешь шторы — они, если не связать их веревочкой, часто бывают смятые, непропорциональные. Одна штора кажется больше другой. Точнее — шире чем другая. Вот эти неполадки и стали моей бедой. Я начинал утро с того, что по крайней мере десять раз разглаживал шторы и все равно, как бы я их не разгладил — они казались мне неровными и помятыми. На этой почве у меня были сильные скандалы с родителями.

— То есть они заметили твое беспокойство?

— Конечно заметили. Я очень просил оставлять шторы закрытыми, но они не разрешали. Я также хотел связать шторы веревочками, чтобы они напоминали… Ну что–то вроде толстых, аккуратных колбасок, но моя мать сказала, что «так бывает только у старых бабок»

— Твои родители и в частности мать не хотели пойти на компромисс и разрешить тебе делать со шторами все что ты захочешь…

— Да. Понимаете — я не говорил им какие страдания причиняют мне шторы. Они просто считали это за мой детский каприз. Если бы они знали насколько это серьезно — они естественно разрешили бы мне их не раскрывать. Я помню, что часто я садился на пол в своей комнате и, скажем, начинал читать книгу. Неровность штор постоянно присутствовала у меня в голове. Я отвлекался, вскакивал, поправлял их, давал себе клятву, что больше не буду на них отвлекаться, но все равно — через десять секунд мне нужно снова было их поправить. Если бы я этого не сделал мне бы стало физически плохо. Они доводили меня до исступления. Я был в бешенстве. Шторы отравляли мне жизнь месяца два…

— И что потом?

— Потом все это как–то незаметно прошло. Буквально в один день. Я до сих пор помню свою радость и гордость от сознания того, что шторы в моей комнате могут висеть немного неровно и это не причиняет мне каких–то особых страданий.

— Скажи, Сева, а кроме штор — были ли какие–нибудь предметы в доме, которые тяготили тебя подобным образом? Или, может быть, например ты должен был потрогать какую–то вещь определенное количество раз… Например дверную ручку, или выключатель света?

— Нет. Я не помню ничего подобного. Я читал об этом — нет, я не думаю что у меня было обсессивно–компульсивное расстройство. Вернее — у меня было что–то похожее, но оно касалось моего сна. Мне нужно было проделать много ритуалов…

— Очень интересно. Расскажи подробнее…

— Когда мне было тринадцать лет — у меня возникла навязчивая идея, что я умру во сне. Кроме того мне был страшен сам процесс сна — он казался мне смертью. Я считал, что сон без сновидений — есть гибель.

— Да, но человек рано или поздно просыпается….

— Я знаю это. И все–таки я даже сейчас настаиваю на том, что если мы не видим снов — то это все равно что мы умираем. Когда ты спишь — невозможно вести счет времени. Неважно: час или минута. Мы не ощущаем времени и поэтому даже одна секунда сна без сновидений равняется вечности. Меня тогда это особенно мучило. Мне было невыносимо сознавать, что пока я сплю — у меня нет никакого контроля над своим телом. Иногда я пытался не спать совсем. Плюс к тому — перед сном мне обязательно нужно было проделать ряд вещей, которые в своей сумме обещали мне, что следующий день пройдет благополучно. Как я уже сказал — это были ритуалы.

— Какие именно ритуалы? Что ты делал?

— Обычно, после того как я выключал свет — я ложился в кровать, но сразу же приподнимался на локте и начинал стучать по подушке. Я стучал десять раз и повторял по латыни «Дьявол уходи назад» Откуда я знал эту фразу по–латыни — я не припоминаю. Сейчас я забыл ее. После этого мне нужно было, вытянуть руку и сто раз постучать по полу. При этом я несколько раз повторял " …чтобы не умереть сегодня во сне». После я десять раз вдавливал лицо в подушку и десять раз говорил «…чтобы мама не умерла сегодня ночью во сне». У меня был еще один финальный ритуал, но сейчас я не могу его вспомнить. Если я сбивался со счета хоть раз — я начинал заново. Альтернативы не было — я бы просто не смог уснуть. Считая до ста — легко ошибиться. Если я не был уверен, что стукнул именно сто раз — мне приходилось начинать все с начала. Иногда у меня уходило очень много времени на все эти ночные приготовления.