Евгений Москвин - Падение [Сюрреалистический роман]

Щелчок… я тут же почувствовал, как возвращаюсь из глубин сновидения в обычный мир.

Это было странное путешествие…

Утром 26‑го августа я проснулся от не очень громкого, но уверенного стука в дверь. Кто–то пришел, хотел войти в мое жилище, вторгнуться. У меня жутко болела голова; я миновал светающую синеву коридора и осторожно прислонился к холодному лбу деревянной двери; каждая часть моего тела существовала как бы по отдельности, жила своей самостоятельной жизнью.

— Кто это?

— Я из милиции. Ваш сосед пропал. Мне необходимо задать вам пару вопросов.

Вот черт! Наверное, он говорил подобную фразу тысячи и тысячи раз. И многих вгоняла она в жуткую панику, удивление или неприятный текучий озноб. Но я не из их числа. Никому не удастся запугать меня, ибо я твердо убежден в том, что человеческая жизнь не представляет никакой ценности.

Я отворил дверь. Передо мной стоял мужчина лет 35-ти в прямоугольных очках и длинном синем плаще, надетом поверх серого костюма. Только перепачканные в грязи ботинки портили его чересчур респектабельный вид — видимо ночью прошел дождь.

— Входите, — я попытался изобразить доброжелательную улыбку, и… тут же понял, что, должно быть, совершил ошибку. С чего я вообще решил, что естественнее всего в данной ситуации будет улыбаться? Какое невероятное заблуждение. Однако что сделано, то сделано.

Мужчина вошел в прихожую.

— На вашей двери нет звонка, — заметил он. Только теперь я мог в полной мере оценить всю глубину и звучность его тембра.

— Ну это ничего. Так что случилось?

— Я уже сказал, пропал ваш сосед… Если вы торопитесь на работу, то вам придется задержаться на некоторое время, — последние его слова были вызваны, очевидно, тем, что на мне была верхняя одежда.

— Нет проблем, — я пожал плечами, а затем соврал: — но я действительно собирался уходить.

Я снял плащ и повесил его на вешалку у двери. У меня, наверное, был такой вид, будто я в чем–то пытался извиниться.

Мы прошли на кухню.

— Из какой квартиры исчез человек?

— Из той, которая прямо напротив вашей.

— Видите ли, я смутно представляю, о ком вы говорите, — эхом откликнулся я и пояснил, — я практически ни с кем здесь не общаюсь и никого не знаю.

— Вот как? Стало быть, вы не знали жильца из квартиры напротив?

— Нет, не знал.

— Но ведь вы все равно должны были его видеть и здороваться с ним, — не отставал следователь, — не так ли?

— Все возможно. Но я редко выхожу.

Я поймал себя на том, что старательно разглядываю своего собеседника. Щеки и подбородок его были гладко выбриты, волосы не просто темные, а черные, точно смоль; тонкие губы довершали его бесстрастный облик.

— Так он пропал?

— Да.

— Какой ужас! — я вскинул брови, — и давно?

— Его никто не видел уже пару дней, — с этими словами следователь описал мне внешность пропавшего.

— Нет, я вообще никогда не видел этого человека, — если не считать дня убийства, я говорил ему чистую правду. Я заметил, что он очень удивлен моим словам, но всеми силами старается это скрыть, сохраняя бесстрастность. Меня это позабавило.

Он сказал:

— Но этот человек жил рядом с вами более пяти лет. А сколько живете здесь вы?

— Не помню. Года два.

— И вы хотите сказать, что за все это время ни разу не видели его?

— Совершенно верно.

Воцарилось осторожное молчание, которое я прервал только по истечении двух минут.

— А кто вас вызвал?

— Другие соседи. Вы и их не знаете? — не удержался он.

— Не могу сказать точно. О ком именно вы говорите?

То, что он сказал мне, не было ответом на вопрос:

— Хорошо, пусть так. То есть вы ничем не можете нам помочь? — последние слова были скорее утверждением, нежели вопросом.

— Нет.

Следователь поднялся.

— Что ж, в таком случае мне пора… Кстати, моя фамилия Березов.

Березов? Где–то я уже слышал ее…

Посмотри, Даша, какая луна большая! Сегодня она явно наелась сыру и потолстела… Нет–нет, еще раньше. Я старательно копался в своей памяти, но так ничего и не смог обнаружить. Но какая разница? Неужели где–то закралась некая таинственная связь? Связь чего–то с чем–то. Чепуха!

Я назвал себя.

— Да–да, мне уже сказали, как вас зовут. Я буду держать вас в курсе дела.

Только после того, как он ушел, я начал вникать в смысл его последних слов, на которые поначалу просто не обратил внимания. Кто ему сообщил мое имя? И что значит «я буду держать вас в курсе дела»? Нет, он не может подозревать меня, это просто невозможно! С другой стороны… кто–нибудь из соседей мог сообщить ему о своих подозрениях… относительно меня? Ну естественно, меня здесь мало кто любит. Между тем, Березов не похож на человека, который будет слушать необоснованные сплетни. Готов спорить, он придерживается лишь фактической стороны дела.

— Факты. Туман. Труп. Человек.

— Это опять ты? — я пристально посмотрел на шкаф.

И тут… произошло нечто весьма странное и непредвиденное. Ноги сами собой потянули меня к кровати… я лег и снова провалился в сон.

Сорок два. Какое странное число! Мне кажется, что оно каким–то образом контролирует поток моего сознания. Я, вероятнее всего, стал марионеткой под блестящим ниточным дождем, который, колеблясь, стекает с ловких рук молчаливого кукольника — числа 42.

Я отворяю плоскую плиту двери. В комнате нет ничего, кроме окна и большого стола, за которым сидит лысый плюгавый человечек в цивильном костюмчике. Он похож на клерка.

— Вы пойдете искать меня там, куда не пишут письма?

— Что?

— Значит, не идете? Это зря. Игра в бильярд хорошая штука.

— ЧТО?

Человечек остается недвижим, и только губы его шевелятся:

— Ну что вы молчите? Садитесь на стул.

Я недоуменно смотрю на него.

— Но… на какой?

— Ну не хотите садиться и не надо. Меня все так обижают! А еще я люблю облепиховое варенье. Оно помогает в самых тяжелых делах. Недавно я отдал все варенье жене, хотя оно ей и не было нужно. Спросите у меня, как мои дела.

Я судорожно сглатываю. Он повторяет:

— Спросите меня, как мои дела.

— Как… ваши дела?.. — выдавливаю я.

— Разве я вас это просил? — человечек высовывает язык и начинает дразнить меня; язык у него синий, как у мертвеца, — вы видите, какой он?

Я киваю и таращу на него глаза.

— Это все из–за облепихового варенья. Оно мне так опротивело, что я наконец–то умер. Людей убивать нехорошо. Вы и есть облепиховое варенье.

— Я никого не убивал.

— Чудесное подтверждение того, что вы плохо играете в бильярд.

Все свои фразы он проговаривает так быстро и безэмоционально, что я едва могу разобрать смысл. Кроме того, смысла, как такового, нет.