Яан Кросс - Полет на месте

Уж не знаю как.

Что я знаю или думаю, будто знаю, так это следующее.

Однажды Улло пришел около двух часов ночи к Марет. Электричество на улице Эрбе было отключено, так что Марет зажгла свечу, и они смотрели друг на друга при свете свечи. Марет думала: если бы я знала, что он полностью принадлежит мне, я была бы счастлива даже в этом разрушающемся мире… Она высвободилась из его молчаливых объятий и прошептала: «Пойдем со мной…»

Улло не сразу ей повиновался. Он глядел на свою жену и думал: какое милое у нее лицо. Обрамленное светло–каштановыми локонами, с мягким мыском подбородка, оно напоминает — что? Продолговатый, овальный герб. И вдруг возникает вопрос: was fuhrt sie im Schilde?.. 40Непростительно глупый вопрос — ведь у нее такие чудесные глаза: серо–зеленые, сейчас, при свете свечи, глубокого черного цвета, а на самом деле зеленовато–серые, серовато–зеленые. Совершенно особенные. Любящие. Ужасно честные. И этот ее горестный рот… Господи Боже — рот нашего сиюминутного исторического состояния. Если вспомнить поэтический образ Ундер…

Марет снова прошептала: «Пойдем…»

Она шла впереди, Улло за ней. Марет выбралась из дома через заднюю дверь и через темный двор прошла к сараю. Вытащила из кармана ключ, открыла висячий замок, вошла, закрыла дверь за Улло и посветила фонариком.

У поленницы стояли рядом два велосипеда. На каждом по узлу, пристегнутому ремнями к багажнику.

«Что это?..» — спросил Улло.

«Один — твой, а другой — моего отца…» — сказала Марет.

«Вижу, — ответил Улло, — но для чего?»

«Мне кажется, — сказала Марет, — они могут нам пригодиться…»

Улло произнес, вдруг сообразив, что он даже не успел подумать о том, что будет дальше: «Зачем? У правительства три грузовых машины. Для доставки на берег».

Марет возразила: «Ты ведь не министр. Хотя — откуда мне знать?.. Но можно предположить, что на три машины наберется в три раза больше людей, чем они могут вместить. Так что — я сложила кое–какие пожитки и накачала шины…»

«А место в лодке?» — спросил Улло.

«Может, нам повезет, — прошептала Марет. — Тебе нельзя здесь оставаться…»

Улло прижал к себе Марет. Уткнулся носом в волосы жены, пахнущие ромашкой, и услышал: откуда–то с севера, возможно с Пальяссааре, доносятся беспрерывные взрывы. Там, в ночной темноте, отступающие немцы взрывали какие–то здания и склады. Улло подумал: если Марет решила, значит, так тому и быть… Но чтобы это действительно удалось, чтобы мы живыми переправились через море… Он отпрянул от нее и хрипло и как–то слишком громко сказал:

«Чтобы ты знала: за три дня до того, как мы с тобой расписались, я ходил с розами свататься к Лии. И получил отказ».

Наступила пауза. Улло подумал: если бы я от нее не отпрянул, чтобы собраться с духом для такого признания, я бы почувствовал, она окаменела. Но теперь я этого не ощущаю…

Спустя мгновение Марет прошептала: «Лия давно в Германии. Почему ты вдруг вспомнил об этом?..»

Улло объяснил: «Для того, чтобы это было высказано. Чтобы открыта была чистая страница. Чтобы нам повезло…»

Когда они вернулись в дом и когда Улло в постели, рядом с Марет, сквозь утихающее биение крови снова услышал взрывы, доносившиеся с Пальяссааре или из Военного порта, ему вдруг пришло в голову: Господи — он ведь так и не поведал Марет о Наде Фишер! И теперь, после того, что произошло и что, по мнению Марет, должно было стать знаком великого прощения и предвестием великой благодати, совершенно немыслимо рассказывать. Даже несмотря на то, что из–за этого, из–за невозможности открыть чистую страницу, как он сказал, их побег, может, не удастся. Например, если они даже доберутся до берега, в Пуйзе, или еще куда–нибудь, они не поместятся в лодке. Или они сядут в лодку, но она вместе с ними пойдет на дно.

Часов в шесть утра Улло коснулся губами бровей Марет и хотел незаметно выйти. Но жена обвила его шею руками и пристально посмотрела на него своими зеленоватыми глазами.

Улло сказал не совсем уверенно:

«Я думаю, что сегодня правительство покинет Таллинн. Пойду послушаю, какое будет принято решение, что они предпримут дальше. И вернусь домой. Тогда мы с тобой решим, что и как…»

В половине седьмого Улло был в Земельном банке. Маанди провел его сквозь толпу военных и разных частных лиц в кабинет премьер–министра. Тиф, держа бритвенный прибор возле щеки, покрытой мыльной пеной, другая щека была уже выбрита, воскликнул:

«Очень хорошо, что вы пришли! Сузи уверял меня, что вы настоящий полиглот. Мое поколение в основном владеет русским, кто чуть постарше — немецким. Английским же — слабо. А вот вы вроде бы очень хорошо знаете английский. Ну и как, верно это?»

«Нельзя сказать, чтобы очень хорошо. Но в какой–то степени владею… — пожал плечами Улло. — Только в пределах школы, — а в чем дело?»

«Переведите вчерашнюю правительственную декларацию на английский язык и прочитайте ее в эфире».

Тиф добрил щеку, покрытую пеной, плеснул себе в ладонь, судя по флакону и по запаху, Rasierwasser немецких офицеров и освежил лицо. Улло спросил:

«А что, у правительства имеется радиостанция, которую могут услышать?..»

Премьер–министр ответил: «Нужно попытаться. Вот текст».

Он передвинул написанный Сузи машинописный текст, тот самый, который прошлым вечером из–за бомбежки и отсутствия электричества не удалось напечатать в типографии, на другой конец стола поближе к Улло.

«Ну что ж, попытаюсь».

Я представляю, я вижу, как Улло берет декларацию в руки, как пробегает ее глазами — текст, очевидно, более или менее отпечатался в его сознании — и думает: черт подери, как же я справлюсь со своим английским, преподанным Вовкулакой у Викмана да параллельно нахватанным из книжек, безо всякой практики?..

«А словари у нас имеются?»

Премьер–министр протягивает ему англо–эстонский словарь Сильвета. Это последнее издание 1940 года.

«Только этот».

Улло обрадовался: если какой и нужен, то именно этот. Ибо словаря, который необходим ему в первую очередь, эстонско–английского, пока нет в природе. Хотя бы в объеме, немного превышающем школьный норматив.

«Садитесь прямо здесь и переводите», — сказал премьер–министр.

И Улло сел прямо там за диванный столик и попытался перевести. Он же обещал: «я попытаюсь». Итак…

Declaration of the Government of the Republic of Estonia 41.

Today (но тут надо добавить дату декларации), the 18-th of September 1944, in a decisive moment for Estonia 42(вероятно, decisive будет точнее, нежели, например, conclusive 43, или determinating 44, или что там еще…) — итак, in a decisive moment for Estonia… 45

В этот момент кто–то постучался в дверь и, не дождавшись ответа, открыл ее. В кабинет вошел генерал–майор Майде, назначенный вчера главнокомандующим вооруженными силами. Он вытер белым носовым платком высокие залысины яйцевидной головы и воскликнул: