Виктор Шмаков - Евангелие от Антона

Так вот, моё предложение следующее. Поскольку наши власти теперь сплошь верующие, пусть они этой вере найдут самое, что ни на есть, практическое применение. Примут закон, по которому любой преступник будет выпущен на волю, если поработавший с ним священник скажет, что да, он в бога уверовал, в грехах покаялся, у него теперь совесть чиста, он под Божье поручительство может быть выпущен на волю. И чтобы была чёткая статистика — сколько у нас находится в местах заключения, со сколькими священники поработали, сколько, по их мнению, можно выпустить и сколько выпустили. А потом, допустим, раз в полгода строгий статистический отчёт о судьбе всех выпущенных по Божьей амнистии. Вот тогда и посмотрим, как их вера исправляет.

Церковники назовут такое предложение некой полемической провокацией. Власти же, мол, всё равно не пойдут на такой эксперимент. Конечно, не пойдут. А вот почему бы им и не попробовать? Со свечками в церквях целыми семьями стоят, значит, веруют? Или у них, видимо, другие о религии понятия? Волков–то, мол, всё равно не исправишь, так хоть овцы послушны будут.

К слову об овцах и о пастырях… Лет 20 назад, в перестроечные времена, видел один фильм, сделанный кинематографистами какой–то из среднеазиатских республик. Это не художественный фильм, да и не фильм даже — сюжет минут на десять.

Степь. Пасётся стадо овец. Подъезжают несколько пастухов на лошадях, с собаками, начинают перегонять стадо. Впереди виднеется дощатый забор. Овцы начинают проявлять беспокойство. Это скотобойня. Овцы инстинктивно чувствуют для себя смертельную опасность, стадо готово в панике разбежаться по степи. И тут делается отработанный приём. Пастухи выпускают в стадо козла. Умного козла, знающего своё дело. Козёл забегает впереди стада, становится вожаком. И начинает бег. Стадное чувство сильнее страха, бараны и овцы устремляются за козлом. Тот убыстряет свой бег. Бараны бегут всё быстрее, из–под копыт летят комья земли (я вам скажу, съёмка была сделана более чем отлично — камера каким–то образом неслась низко над самой землёй, чуть не задевая ноги последних баранов). А вот уже и забор, в нём имеется длинный прогон. Стадо несётся по узкому прогону, с обеих сторон оно зажато теперь забором — повернуть некуда, а назад повернуть уже невозможно — это же СТАДО. Вот уже и виден конец прогона, заканчивающегося открытыми настежь воротами. Козёл несётся впереди — стадо со всей возможной скоростью несётся за ним по узкому проходу. Проход настолько узок, что стадо бежит уже в виде единой массы. За воротами загон скотобойни — там уже конец. Но вот видно — перед самыми воротами сбоку в заборе имеется небольшая калитка. Козёл резко поворачивает и убегает в неё. Калитка тут же закрывается стоящим за ней пастухом. А всё стадо прямым ходом забегает в загон. Ворота за ним закрываются…

Как я отношусь к религии? Приведу такую аналогию. Более десяти лет назад мой отец умер от рака. Умирал с сильными болями, потому в течение нескольких месяцев ему ставили уколы — наркотики, они боль снимали. Вот и вопрос: как относиться к наркотикам? Вроде бы очевидное зло, а можно применить и с пользой. Или успокоительные средства. Ведь это же лекарство, в некоторых случаях крайне необходимое — может не просто помочь от депрессии, но и жизнь спасти человеку, впавшему в депрессию. А можно использовать как раз наоборот — для суицида. Всё можно применить и во зло, и в добро — наркотики, топор, кирпич — что угодно. Я ведь не отрицаю, что кому–то, в какой–то ситуации вера в Бога может чем–то помочь. Но я не зря привёл аналогию с наркотиками. Если всё общество «на иглу посадить» — это что, для общества благо? Так и с религией — всё должно быть в меру и к месту. Для отдельных людей она может быть помощью, для общества в целом — вред. Поэтому я и говорю о лицемерии политиков и властей. Чтобы легче управлять своим «народонаселением», они готовы использовать религию и церковников как того козла, которого пастухи пускают впереди стада. Я ведь не против религии, как наркотика, который кому–то в какой–то мере полезен может быть. Я против широкой и доступной «наркоторговли». И против «крышевания» властями этой деятельности.

Антон:

— И всё же, Артём, как же совсем–то, без Бога–то? Ведь тогда же вообще в обществе никаких ни в чём ограничений не будет.

Артём:

— Ты опять всё о том же. Религии со своими «ограничениями» вот уже тысячи лет как существуют, и что — общество всё здоровеет и здоровеет? Ведь нет же этого. Это если, так скажем, по фактору времени оценивать. А теперь по другому фактору. Вот Польша относится к очень религиозным странам. А, например, в Чехии, в также славянской, и соседней стране, уровень религиозности низок. И что, Чехия в сравнении с Польшей более в пороке и во всевозможных грехах погрязшая, или чехи менее культурны чем поляки? Кстати, после развала соцлагеря в Чехии президентом выбрали писателя и драматурга Вацлава Гавела, а в Польше — Леха Валенсу, бузотёра и р–р–революционера. И в России та, былая православность, о которой так любят говорить церковники, не спасла от пришествия к власти «бесов». Нет никаких убедительных и бесспорных примеров того, что религия делает общество лучше. А вот обратных примеров вполне достаточно — межконфессиональная вражда, религиозные войны, «война цивилизаций», средневековье с его инквизицией и т. д.

Или такой, моральнофилософский довод. Поскольку роль некоего оберега общественной морали признаётся за лживым «духовным учением», и за таким же лживым его институтом — церковью, следовательно, ложь и лицемерие не являются чем–то недопустимым, аморальным. Так ведь так оно и есть, оглянешься на наше общество — все кругом друг другу лгут, а церковники и политики так и более всех. Признание допустимости лжи в духовной сфере делает её допустимой везде — в политике, во взаимоотношениях и личных, и межобщественных. Кстати, среди Моисеевых заповедей почему–то нет такой — «не лги, не лицемерь». Есть лишь — «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» (Исход, XX, 16), но это не совсем одно и то же. Да и что это такое — Моисеевы заповеди? Это, по одному меткому выражению, «десять наиболее часто нарушаемых законов». Принёс Моисей с горы Синай две каменные скрижали с божьими заповедями (Исход, XXII, 15), и стал первым же их злостным нарушителем — читай Библию.

Антон:

— Но ведь ты же соглашаешься с тем, что кому–то религия помогает в трудную минуту, поэтому, как говорит Елена, «религии останутся и будут процветать». И сам говоришь, что человек не может жить без какой–то идеи. Для многих вера в Бога, возможно, и есть эта самая идея.