Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Спокойной ночи, Джейк, — сказала она и порывисто поцеловала его. — Ты славный человек. Я тебя люблю. — Она не оглянулась, хотя знала, что он сидит в такси и с тревогой глядит ей вслед.

На темной лестнице она остановилась, напряженно прислушиваясь, потом поднялась к себе, включила телевизор и рухнула в кресло. Гром то рокотал, то гремел. Она ждала, чтобы снаружи зашумел дождь, хлынул ливень. Она сидела долго за полночь — все ждала дождя, но он так и не начался. А Потом настало время вновь испытать мрак спальни. Она надела ночную рубашку, которая только-только доставала до бедер, пошла в ванную и принялась расчесывать свои длинные волосы, не сводя глаз со своего лица в зеркале. Потом сняла рубашку, собираясь принять горячую ванну. Но вместо этого достала жестянку пива и угрюмо села у кухонного стола. Допив первую банку, она сразу же открыла следующую. Поставив пустые банки аккуратно в ряд, она почувствовала, как внутри что-то отпустило. Убаюкивающая ясная тишина. Уперев локоть в стол, придерживая рукой свои длинные волосы, она отдалась удивительным видениям и озарениям. Все происходило здесь, в ее доме.

Бедный милый Ал — смешной, безвольный чудак! Только подумать — впустил к себе в дом человека по имени Юджин Шор, самого заурядного субъекта, который только мудро улыбался и помалкивал, и затеял с ним дурацкую игру: Ал делал вид, будто он лошадь, а старик у него на спине — Марк Аврелий. Только Ал взял да и поверил, будто он в самом деле лошадь, к тому же недостойная императора, и вот теперь они играют у нее в комнате, неуклюже скачут — взрослые люди, устроившие из ее дома детский манежик.

Лиза поднялась на ноги, величественно прошествовала в спальню, повалилась на постель, перекатилась на спину и заснула.

Утром на службе ее вдруг осенило: Шору она очень нравится, это наверняка, в таких вещах она никогда не ошибается. Она набрала номер и, когда Шор снял трубку, сказала:

— Ах, мистер Шор, простите, что я звоню. Но я знаю, вы чувствуете себя причастным… — Ее голос прервался, она глубоко вздохнула, и слова полились потоком: — Вы ведь знаете, в каком Ал был состоянии… ну, так он сорвался. Да-да. Только богу известно, что он теперь натворит! Может, он заперся в какой-нибудь каморке, впал в депрессию, не ест, а ведь всему виной вы, как это ни ужасно. Я не могу его найти. Не знаю, где он. Можно мне с вами увидеться?

Долгое молчание испугало ее.

— Лиза, — сказал наконец Шор, и звук его спокойного и доброжелательного голоса утешил ее, — ну конечно, можно. Вечером я дома.

В самом начале десятого, когда на улицах зажглись фонари, овраг стал похож на широкий, полный движущихся теней провал. Лиза, в коричневой замшевой юбке и желтом свитере, поставила машину у тротуара и быстрым шагом направилась к дому. Вид у нее был довольно смущенный, хотя она и старалась сохранять достоинство. Дом за эти недели совсем зарос. Дверь открыл сам Шор.

На нем была элегантная, песочного цвета куртка — точно такую она хотела купить Алу. Это ошеломило ее, и она испуганно попятилась. Но он провел ее в гостиную и усадил на диван у окна, так что у нее даже не было времени осмотреться. Сам он не сел, а спокойно стоял перед ней в куртке, которая выглядела бы на Але куда лучше. Только теперь она почувствовала, что в комнате тепло.

— Лиза, я уверен, что с Алом все в порядке, — сказал он. — Вспышка переутомившегося человека. Вы так щедро, так самоотверженно помогали ему. Он это понимает.

— Мне только жаль, что Ал вас сейчас не слышит, — сказала она, потом смолкла, задумчиво нахмурилась и подняла на него глаза. — Я знаю, я делаю что-то ужасное, — сказала она, — и все это может кончиться только страшнейшим унижением. Я была на пределе отчаяния. Я и сейчас почти сумасшедшая. — Порывшись в сумочке, она вытащила листок и протянула ему. — Это телефон Фултона, друга Ала. Ал ему звонит. Я и подумала: не могли бы вы позвонить Фултону и попросить его передать Алу, что хотели бы с ним увидеться? Ал вам позвонит, я убеждена. — Шор молчал. — Это нехорошо, да? — спросила она нервно.

— Ну, сначала, мне кажется, нам следует выпить, — сказал он, с сомнением косясь на листок. — Стоит немного выпить, и все кажется не таким уж страшным.

— Пожалуй, я бы выпила, — сказала она, вздохнув.

— И мне не помешает. Что вам налить, Лиза?

— Джина с тоником, если можно. Я ведь пью мало.

— Ну а я выпью коньяку, — сказал он.

В дальнем конце комнаты на дубовом столе, под этюдом Шагала, на большом медном подносе стояли бутылки, ведерко со льдом, бокалы. Повернувшись к ней спиной, он с безмятежной непринужденностью наливал джин и коньяк.

— Мне нравятся ваши картины, мистер Шор, — рассеянно сказала Лиза.

— Вы любите живопись? — спросил он, не оборачиваясь.

— Шагал мне не нравится.

— Ну, это совсем маленький этюд.

— Никак не могу заставить себя полюбить Шагала. Слишком уж лубочен, слишком нарочит в своем своеобразии.

— Свободное воображение — вот что самое важное. И единственно важное, Лиза, — сказал он, возвращаясь к ней с бокалами. Ее поразило его совершенно спокойное, как бы отрешенное лицо. — Я не смогу быть посредником, — сказал он твердо. — Это касается только вас и Ала.

— Извините меня. Извините меня, мистер Шор!

— Ничего, Лиза. Видите ли, я не знаю, что происходит между вами. И не должен знать. Все это сугубо интимные вещи.

— Интимные? — повторила она, подняв брови. — Никакого отношения к интимным вещам это не имеет, мистер Шор.

— Нет, имеет. И мне кажется, вы скоро убедитесь в этом.

— Тут другое. Все гораздо трагичнее. Ал утратил себя, мистер Шор.

— Не думаю, Лиза, — сказал он. — Например, письмо, которое он написал мне про полицейского, застрелившего паренька. Хорошее письмо, с юмором. Называет его «наш полицейский». Нет, это не письмо человека, который потерял себя.

— Ал умен. Слишком умен, чтобы выдать свое отчаяние в письме к вам.

— Ну, когда я буду писать ответ…

— Да, но куда вы пошлете ваше письмо?

— А, понимаю. — Он посмотрел на свой пустой бокал, отошел к столу и налил себе еще.

Она не могла отвести от него глаз. Плечи широкие и крепкие. Вьющиеся седые волосы следовало бы чуть-чуть подстричь на шее. Лицо без единой морщины, без единой складки, румяное. И весь он дышал спокойной силой. Глядя на коньяк в бокале, он отхлебнул и откинулся в большом кресле. Позади него на стене висела маленькая картина Модильяни — красивая девушка с длинной шеей. Голова Шора находилась прямо под головой безмятежной девушки.

— Чтобы сосредоточиться, человеку нужно одиночество, Лиза, — сказал он. — В настоящее время Ал, возможно, чувствует, что в своей сосредоточенности он должен быть один, совсем один. Так случалось и со мной. Это совершенно нормально. А может быть, Ал чувствует, что слишком много времени проводит вдвоем с вами.