Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Мои личные дела тебя совершенно не касаются.

— Если не касаются, почему бы тебе не рассказать о них? Вот, если бы они меня касались, тогда, разумеется, ты вынужден был бы о них помалкивать.

— Мир вокруг тебя не вертится. Мечты в большинстве случаев кажутся другим людям смешными — на то они и мечты. Желать осуществимого — глупо. Все хотят несбыточного и смешат окружающих своей откровенностью. И я не собираюсь тебе подставляться.

— Зачем же тогда завёл разговор о человеческой природе?

— Я его не заводил.

— Здрасьте, пожалуйста! А безвозмездная деятельность? Скажешь, не говорил? Может, я о ней разглагольствовала?

— Сказал и сказал. А ты начала о желаниях.

— Вот именно. Животные уж точно не мечтают и не желают фантастического.

— Откуда ты знаешь? Побывала у кого-то из них в голове? Собаки обладают разными характерами, у каждой из них меняется настроение. Может, они хотят несбыточного?

— Они просто любят своих людей и заботятся о них, даже самые маленькие и смешные тяфкалки.

— Они видят в людях источник пропитания и защищают их в целях самосохранения.

— Ты сумел побывать в голове большого количества собак?

— Нет, я просто здраво рассуждаю. Ты ведь завзятая собачница и не способна к трезвой оценке.

— Если хочешь знать, ненависть к собакам в сто раз хуже, потому что означает неспособность к добру.

— Ну конечно, все собачники относятся к людям хуже, чем к собакам.

— Ты вот обижаешься, но твои мечты настолько постыдны, что ты не можешь о них сказать.

Лёшка не считал свои мечты позорными — совсем наоборот, скромными. Он, например, хотел дождаться федеральных выборов, победителя которых все не знали бы заранее. Мечтал сидеть ночью перед телевизором, следить за специальными выпусками новостей с последними данными подсчёта голосов и слушать комментарии политических аналитиков о причинах побед и поражений различных партий, заслугах и просчётах их лидеров. Технически он мог заниматься этим уже сейчас, но не собирался, поскольку победа «Единой России» или Покровского всегда считалась предрешённой, а комментарии прокремлёвских аналитиков на федеральных телеканалах не вызывали у него ни малейшего интереса.

Желание простое и даже незамысловатое, для большинства людей — странное. Лёшка же видел в нём проявление обыкновенной гражданской добродетели — стремления к свободе. Растущий список официально запрещённых книг самим своим существованием его возмущал. Зачем запрещать «Mein kampf»? Русские не поверят в собственную недочеловечность, если прочтут одну или даже десять книг, воспевающих нацизм. Зато смогут легко распознать современных деятелей, ищущих популярности пением гимнов национальному превосходству. Ситуация осложнялась позицией партии — она считала запреты нацистской литературы недостаточно эффективными. Ну и что с того — на всех не угодишь. Никто не может приказать человеку думать так, а не иначе. Можно заставить молчать и держать собственное мнение при себе, но думать исключительно положенное не сможет никто, даже при наличии истового желания. Люди копят свои убеждения постепенно, по крупинке, в течение всей своей жизни — начинают со сказки о курочке-рябе, а заканчивают либо комиксами о суперменах, либо философскими и социально-политологическими томами. Стой над читателем с кнутом и раскалёнными щипцами, приказывай делать нужные тебе выводы из прочитанного, но добьёшься только обратного. Ему неизбежно вступит в голову: если этот палач думает так, я просто обязан думать иначе, если я порядочный человек. Мысль пробуждается суммой полученных знаний и перенятого опыта человечества. Преобладание зоологического рефлекса охраны собственной территории и стада от проникновения «чужих» означает принадлежность обладателя такого рода убеждений именно к стаду и территории, а не к человечеству. Носитель разума отличается от животного в первую очередь своей способностью подняться над биологическими инстинктами и увидеть мир целиком, во всей его сложности и неоднозначности, во всём величии и мелочности — то есть, способностью не брести понуро за красивой или аппетитной приманкой, а принимать решения, основанные на личных убеждениях. Любые формы и разновидности эгоизма и замкнутости в ограниченном предрассудками мирке приближают человека к животному.

Насилие — аргумент «против», а не «за», признание идейного поражения и бессилия переубедить словом. Так что же теперь — признавать торжество нацистской идеологии и затыкать рот её апологетам? Бояться — вдруг русских вдохновят требования их истребления и порабощения, и они выступят в поддержку нацистов на выборах? Не просто странно, а даже как-то противоестественно. Если же нацистскую идеологию школьники будут изучать по первоисточникам, любой из них сможет ткнуть в морду нашим доморощенным антисемитам и расистам страницу-другую из Розенберга и вежливо поинтересоваться причиной их схожести с лозунгами современных борцов за чистоту славянской крови.

— Опять задумался о смысле жизни? — ехидно толкнула Наташа философа локтем в бок. — Дай человечеству пожить спокойно хоть пять минут.

— Просто думаю, о чём думается. Ты вот, например, знаешь, зачем Земле мировой Океан?

Наташа рассмеялась и шутливо пихнула собеседника в плечо. Она искренне сочла вопрос шуткой, хотя Лёшка задал его всерьёз. Проблема глобального потепления трогала лишь его разум, но не волновала. Холодок в груди вызывало зрелище бесконечности. Небо бесцеремонно и назойливо выставляло себя напоказ ежедневно, с утра до вечера, а вот океан царил вдалеке, способный упрятать глубоко под своей безбрежностью даже Джомолунгму, если бы мир вдруг перевернулся вверх тормашками. Космос с его безжизненностью, немыслимыми расстояниями и скоростями пугал и отталкивал, а вот наполненный фантастическими формами жизни океан привлекал. Даже непроглядная и холодная его глубина, озаряемая изредка неземным светом никогда не виденных человеком причудливых существ. Зачем упражнять фантазию измышлениями об инопланетянах, если наша родная планета таит от своих неразумных обитателей столько неведомого!

— Я серьёзно спрашиваю, чего ты толкаешься.

— Про океан серьёзно спрашиваешь?

— Про океан. Он тебя чем-то не устраивает?

— Ничего не имею против океана. Без него не было бы жизни. И морскую воду можно переливать людям вместо лимфы.

— Расскажи ещё об уровне солёности воды в разных океанах и проблемах загрязнения.

— Зачем я буду рассказывать, если ты и без меня всё прекрасно знаешь. Только я не поняла: тебя не волнует проблема загрязнения?

— Волнует, волнует. Я не о ней сейчас. И не о жизни. Я вообще. Можешь ты себе представить необъятное и бездонное?