Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Службы протокола здесь нет, а без неё я и сам в этикете ничего не понимаю.

Он не обращался лично к Корсунской, а куда-то в пространство, мимо всех присутствующих. Дурацкие слова придумались сами и сразу, как только Игорь Петрович осознал неотложную необходимость хоть что-нибудь сказать.

— Как же нам теперь быть? — продолжала гнуть свою линию Аня. — Никто не знает, как следует себя вести, что можно говорить, что нельзя.

— Хочешь сказать, молча посидим здесь и разойдёмся по домам?

— Что же делать, ситуация безвыходная! — капризная женщина выглядела совершенно серьёзной, и только содержание её речи свидетельствовало о противном.

— Хватит тебе придуриваться, Корсунская, — отрезал Саранцев. — Честное слово, и так ситуация не рядовая, а ты подливаешь масла в огонь. Столько лет не виделись, встретились, а ты тратишь время на детские приколы.

— Я уже давно Кораблёва, — ответила Аня. — И ты бы меня не узнал, если бы случайно встретил на улице.

— А ты — меня.

— Не ссорьтесь, дети, — поспешно вмешалась Елена Николаевна. — Надеюсь, вы все узнали бы меня.

Саранцев мысленно страдал в болезненном желании понять поведение Корсунской. Она настроена агрессивно, никаких сомнений. Неужели завидует? Но разве женщины завидуют карьере мужчин? Возможно, она одна такая. Мало ему дома загадок женского поведения!

Официант принёс первую смену блюд и вино, новорождённую дружно поздравили, разговор плавно сместился в гастрономическую область и в дальние поля памяти. Конопляник больше всех старался вести речь о нейтральном и безопасном, Елена Николаевна — о детских шалостях, победах и неудачах своих учеников. А также заговорила о личном.

— Я Игоря сразу в вашем классе приметила — он выделялся. Очень сосредоточенный был мальчик, к тому же упорный.

— Упрямый, — поправил Саранцев.

— Упорный и настойчивый. Я бы сказала — въедливый.

— И никакой личной жизни, — съязвила Аня.

— В школе, — поправил Игорь Петрович. — Никакой личной жизни в школе. Там я учился и занимался прочими общественно-полезными делами.

— Да, я помню, — вскинулась Корсунская-Кораблёва. — Ты ведь и председателем совета пионерского отряда был, а потом — кем-то комсомольским.

— Почему мы вообще говорим обо мне, а не о Елене Николаевне? Я ведь о вас ничего не знаю, Елена Николаевна. Как вы поживаете? — поспешил Саранцев сменить тему. Он не смущался пионерско-комсомольским прошлым и не делал из него тайны, но вовсе не собирался вставать в центр текущих событий. С одной стороны, он может испортить мнение о себе только у троих человек, с другой — он и в их глазах желал выглядеть пристойно. Подумал и спохватился: почему «испортить»? Какого мнения о нём придерживаются собравшиеся здесь люди? Скажут ли они ему в лицо правду? Если кто и скажет, то Корсунская. Елена Николаевна излучает благожелательность, Мишка просто молчит. И что же означает его молчание? Скрывает свои настоящие мысли и строит корыстные планы или просто стесняется? Обстановка становилась гнетущей.

— Да нормально я поживаю. Так же, как и десять лет назад, и двадцать. Вот институт закончила, замуж вышла и с тех пор ничего не меняется — сначала вас выучила, потом других. — Елена Николаевна говорила своим модулированным учительским голосом, машинально расставляла логические ударения и чётко выговаривала каждое слово, словно стояла у доски и давала урок несмышлёнышам. — Это вы мне поведайте, чем занимались всё это время. Про Игоря я, разумеется, много читала, но хотела бы послушать лично и неформально.

— Государственные тайны хотите выведать? — вновь проявила несуразность Корсунская. — Так он, Елена Николаевна, даже против вас выстоит.

— Даже личные тайны знать не хочу, не только государственные. Но всё же друзьям можно рассказать больше, чем газетам — разве не так?

Саранцев испытал тягостное ощущение неловкости. Что говорить, куда смотреть, можно ли шутить, стоит ли выдерживать дистанцию? Никакая служба протокола не смогла бы ему помочь, как и в отношениях с женой, и с незадачливой дочерью.

— Про Мишку-то с Аней вы ничего не читали — может, лучше с них начать?

— Да мне всё равно, с кого начать. Но про Аню я и так всё знаю — мы с ней постоянно видимся. В отличие от вас, мальчики.

— Это несерьёзно, — подал голос и Мишка. — Что значит: как мы живём? Работаем и отдыхаем, детей воспитываем. Нобелевка не светит, миллиардером не стану, но, надеюсь, и в тюрьму не сяду.

— Значит, все надежды на Игоря? — многозначительно заметила Елена Николаевна. — Ты уж точно не сможешь уверять, будто просто работаешь и отдыхаешь.

— Почему не смогу? Именно — работаю и отдыхаю. Будни, будни, будни, иногда — выходные и праздники. И мировых проблем, по штуке ежедневно, я не решаю.

Знали бы они его нынешние проблемы! Счастливые люди — просто зашли в ресторан отметить юбилей своей учительницы, и вечером вернутся домой. Впереди выходные, в понедельник — снова на работу. А здесь — дочь, Покровский, Корчёный, Антонов. Самое смешное — он ведь сейчас не своей работой занимается, а какими-то махинациями и подлыми интригами. Целый день потрачен на ерунду, если рассуждать в масштабах страны.

— Ну, можешь ты рассказать, в чём состоит твоя работа? — настаивала Елена Николаевна. — Нам ведь и вообразить трудно — можем только догадываться.

— Читаю документы, выслушиваю людей, отдаю распоряжения, — ваша школьная директриса тем же самым занимается.

Аня не смотрела на него и, казалось, даже не слушала — рассеянно крутила в пальцах бокал и думала о нездешнем. Он начал понимать изменение её внешности — словно цветное изображение изменили на чёрно-белое. Вряд ли он обращался к ней в школе с мало-мальски содержательной речью, и тогда у неё просто не было возможности его слушать, а теперь она отвернулась и не слушает уже нарочно.

— А вообще, ну как всё устроено? Ты ведь не в Кремле живёшь? В Ново-Огарёве, кажется? — не унималась Елена Николаевна.

— Нет, в Горках-9.

— В Ново-Огарёве живёт Покровский, — вставила Аня, глядя в свой пустой бокал. — Он его туда не пустил.

Выходит — слушает. Думает свои собственные мысли, но не считает нужным слишком уж тщательно их скрывать. Тон такой, словно он однажды случайно голым заскочил в набитую людьми комнату, и она его видела.

— Кто кого куда не пустил? — не поняла Елена Николаевна.

— Покровский не пустил его в президентскую резиденцию и продолжает там спокойно жить.

— Ново-Огарёво — не президентская резиденция, — пустился в терпеливые разъяснения Саранцев, — просто одна из государственных резиденций в ведении управления делами президента, как и Горки-9. И нигде не сказано, что президент должен жить здесь, а премьер — там. Честно говоря, я не понимаю, к чему ты ведёшь.