Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Я думаю, прокурорские речи нам здесь не нужны, — сбросил улыбку Саранцев. — В диалоге не может быть априори правых и виноватых — каждая точка зрения подлежит обсуждению, а не осуждению.

— Могут отличаться разные точки зрения в оценке одних и тех же событий, но не в констатации фактов. Спорить можно, только если все участники дискуссии признают чёрное чёрным, а белое — белым. В противном случае, разговор ограничится рассуждениями о смыслах: что считать чёрным, а что — белым.

— То есть, вы выдвигаете в качестве предварительного условия для вступления в диалог капитуляцию оппонента? — вновь слегка улыбнулся Саранцев. Он явно опомнился от минутного возмущения и вновь шёл в бой с поднятым забралом.

— Если ваша принципиальная позиция в том и состоит, что Россия должна остаться авторитарным государством, где не соблюдаются законы и люди не имеют прав, гарантированных Конституцией и хартией ООН, то нам и не о чем разговаривать, — сухо заметил Ладнов. — Если же вы желаете двигаться к демократии, то, очевидно, для начала следует признать её отсутствие на данный момент.

— Если бы у нас не было демократии, сегодняшняя встреча не состоялась бы.

— По-вашему, мы должны сказать вам спасибо за то, что не сидим в тюрьме? Это — не ваше благодеяние от широты души и благородства чувств, обеспечение правопорядка в стране относится к сфере ваших должностных обязанностей. Вы должны бы у нас спросить, насколько хорошо вы справляетесь со своей работой, а не ждать аплодисментов за сам факт своего существования.

Улыбка снова растворилась на лице Саранцева, лицо чуть побледнело. Кажется, он боролся с желанием встать и уйти, а может, придумывал наименее проигрышный способ вызова вооружённых людей в библиотеку для наведения в ней общественного порядка и спокойствия. Вольно расположившаяся на стульях свободолюбивая публика подняла одобрительный шум в поддержку высказываний Ладнова, но президент в очередной раз возобладал над своим лицом, сумел вернуть лёгкую улыбку и призвал не бить его ногами. Когда беспорядки улеглись, он продолжил:

— Вы говорите о нарушениях свобод и беззакониях как о фактах, хотя в правовой области истину окончательно устанавливает только суд. Если вы считаете, что на государственном телевидении существует цензура, подавайте иск в Конституционный суд, и потом обсудим его решение.

— Конституционный суд принимает к рассмотрению только официальные документы, принятые органами власти, а не телефонные звонки и молчаливое понимание редакторами границ дозволенного.

— То есть, вы признаёте отсутствие у вас доказательств утверждения о существовании цензуры?

— Да любой выпуск новостей с первой до последней минуты доказывает утверждение о существовании цензуры, — продолжал давить вошедший в раж Ладнов.

— Вы выдвигаете бездоказательные обвинения и считаете ваше мнение единственно верным, — возражал Саранцев, — но тем самым поступаетесь фундаментальными принципами демократии.

— Я прочитал целую библиотеку литературы о демократии к тому времени, как вы только научились читать, Игорь Петрович, и могу заявить без всяких экивоков: если год за годом каждый выпуск новостей на телевидении представляет собой благостное описание добра, сделанного народу президентом и премьером, это телевидение не свободно. И стране в конечном итоге грозит катастрофа, как и Советскому Союзу, который вместо решения социально-экономических проблем предпочитал сажать в тюрьму тех, кто не боялся говорить об этих проблемах вслух.

— В России не сажают за критику властей.

— У нас сотни политзаключённых! Оппозиционных политиков и журналистов даже убивают, но вы предпочитаете делать благородное лицо.

— В Уголовном кодексе нет политических статей. Все сидят по уголовным обвинениям, но своих сторонников среди них вы объявляете политическими узниками. Таким образом, вы сами же размениваете свой авторитет в общественном мнении на желание порадеть родному человечку!

— Ваши уголовные обвинения высосаны из пальца вашей прокуратурой и проштампованы вашими послушными судами.

— Это ваше личное мнение.

— Во-первых, далеко не только моё — по результатам социологических исследований судебной системе не доверяет большинство граждан России. Во-вторых, не просто мнение, но во многих случаях — и решение Европейского суда по правам человека.

— Далеко не во всех случаях. Во всех демократиях гражданское общество не доверяет полиции и судам — это один из признаков свободы. Люди не готовы видеть в государстве непогрешимую всемогущую силу, поскольку хорошо осведомлены о его несовершенствах. Вы ведь не станете отрицать, эти самые социально-экономические и политические проблемы, о которых вы говорили, широко обсуждаются в обществе? Если бы всех критиков правительства сажали, то сидело бы полстраны.

— Сажают тех, кто представляет реальную опасность для правящей элиты. Зачем трогать удобных идиотов, толкущих воду в ступе или предлагающих сталинские методы решения проблем? Они даже выгодны — правительство на их фоне выглядит необыкновенно привлекательным. Вы сажаете тех, кто называет имена реальных высокопоставленных коррупционеров и располагает документально подтверждёнными обвинениями против них, и тех, кто предлагает рецепты реального выхода из создавшегося тупика, а не имитирует оппозиционную деятельность.

— Например, Авдонина? — иронично заметил Саранцев.

— В том числе Авдонина.

Ладнов словно заледенел в своей решимости высказаться прямо в лицо противнику. У него всё получалось: он успешно подавил волнение, не повышал голос и смотрел прямо в глаза Саранцеву.

— Далеко не только Авдонина. Наши списки политзаключённых не засекречены — ваши спецслужбы имеют к ним свободный доступ, как и любой желающий.

— Авдонин сидит за налоговые нарушения, и в магазинах, насколько мне известно, уже продаются книги о схеме оптимизации налоговых платежей, которую он применял — надеюсь, впредь никто больше ей не воспользуется.

Саранцев взял тон школьного учителя, разъясняющего малолеткам теорему Пифагора, и Ладнов без всякого предварительного замысла принял роль хулигана.

— Действующая система государственного администрирования бизнеса вообще и налоговая система в частности предназначены не для стимулирования экономического развития и наукоёмких отраслей промышленности, а для выкачивания из экономики всех соков ради химерических военных и прочих программ. Правоохранительные и прочие властные органы не обеспечивают правопорядок, а выбивают из бизнеса взятки за исполнение своих же прямых обязанностей. Если предприниматель отказывается платить, у него отнимают бизнес, а его самого сажают. Не получится посадить — не важно, бизнес всё равно у него отобран. Люди вместе со своими деньгами бегут из страны, поскольку любая свободная деятельность, и экономическая, и политическая, и общественная требует просто героических усилий в противостоянии с коррумпированными бюрократами.