Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— И все боролись за правду? — удивилась Наташа.

— За свою правду, — уточнил Ладнов. — Это была гражданская война, и я был на Тверской, а не у Белого дома. Но я даже лично знаю людей, стоявших у Белого дома и в девяносто первом, и в девяносто третьем. Только теперь они сожалеют о первом из этих решений, а я не сокрушаюсь ни об одном из своих. Я был бы несказанно счастлив, если бы президентом России стал академик Сахаров — думаю, его правление вполне имело шансы осуществиться и дать стране шанс на совсем иную историю. К сожалению, не сложилось. Сейчас я уже думаю — доживи Андрей Дмитриевич до президентских выборов, команда Ельцина его бы затоптала. У тихого интеллигента нет ни единой возможности одолеть в аппаратной борьбе секретаря ЦК КПСС.

— И правда всегда требует крови?

— Конечно, нет. Правда требует свободы. Евангелие от Иоанна, глава 8, стих 32: «И узнаете вы истину, и истина сделает вас свободными». Это изречение даже в вестибюле штаб-квартиры ЦРУ золотом на мраморе запечатлено. Не может считаться свободным общество, если кто-то не может во всеуслышание заявить о своих убеждениях, даже если они приводят в бешенство большую часть аудитории. Другими словами, если людям, даже меньшинству, запрещено отстаивать правду, как они её понимают. Если же запрещать достаточно долго и жестоко, проливается кровь. И, разумеется, нельзя стать свободным, не постигнув правды. Россия вот самозабвенно боролась за свободу в начале двадцатого века и воде бы даже добилась её. А потом вдруг какой-то кровавый пузырь вспух, и вместо царства победившего вольнодумства наступил средневековый кошмар. Нет, не стану оскорблять Средневековье — уподобить нашу кровавую вакханалию какому-нибудь периоду прошлого невозможно. Самый близкий аналог, разумеется — германский нацизм. Именно нацизм, потому что даже фашистская Италия рядом со сталинским Советским Союзом — земля свободы. Специально созданный там после очередного покушения на Муссолини карательный орган — Верховный трибунал безопасности получил за семнадцать лет существования политические обвинения аж против двадцати с лишним тысяч человек, да при этом ещё и три четверти из них оправдал! А осуждённых отправил в «страшный» лагерь на островке Понца в Тирренском море, где они, вместо того, чтобы бесплатно с утра до ночи пилить тайгу, строить канал, добывать уголь или дробить камни, напротив, только били баклуши и получали от государства пособие — сначала даже в размере средней зарплаты рабочего, а потом, правда, вдвое меньше. В течение дня имели право перемещаться по всему острову, и только вечером были обязаны явиться в барак. К некоторым приехали жёны, и им разрешали снимать комнаты и домики у местных жителей. Самое смешное — в сорок третьем году, ещё до освобождения несчастных узников, в этот самый лагерь привезли последнего заключённого — арестованного по приказу короля Муссолини. Можете представить Сталина, прибывшего с очередным этапом на Колыму? Наверное, Ягода с Ежовым и Берией в придачу со смеху покатывались, когда получали такого рода новости о фашистском режиме. Участь итальянских коммунистов, которые сдуру решили спрятаться от репрессий в оплоте мирового пролетариата, оказалась намного печальней. Кого не расстреляли, сидели по-настоящему, на каторге, какая последним либеральным царям и в страшных снах не снилась. Как же такое могло случиться в стране, где ещё летом 1917 года были сильные профсоюзы, которая тогда была битком набита неуёмными идейными борцами за всё хорошее против всего плохого, где свободная пресса буйствовала даже в разгар мировой войны, бездоказательно обвиняя в шпионаже то министров обороны, то императрицу, но не несла за свою опасную клевету никакой ответственности? Российская империя, конечно, считалась самым реакционным государством Европы, но по сравнению с Советским Союзом она была просто оплотом мировой демократии. Так в чём же дело?

— В меня спрашиваете? — удивилась Наташа.

— Да, вас. У вас нет по этому поводу собственной точки зрения?

— Я много думала, — честно ответила активистка. — Но я не знаю. Просто большевики не боялись убивать.

— Почему же люди, не боявшиеся убивать, победили? На выборах в Учредительное собрание их поддержала только четверть избирателей, но в ходе Гражданской войны они одолели-таки остальные три четверти. Почему?

— Потому что у них осталась российская военная промышленность.

— Оружие не стреляет само собой. Нужны люди, готовые его применить. И большевики набрали в свои армии больше рекрутов, чем все белые, вместе взятые. По-моему, в несколько раз больше. Почему же?

— Я не знаю. Наверное, этого никто не знает — можно только предлагать разные версии.

— Совершенно с вами согласен. И готов предложить вам свою версию: отсутствие образования. Четыре пятых населения банально не умели читать и просто хотели хорошо жить. Только крестьяне не видели другого пути к счастью, кроме как через равномерное распределение между ними чужой земли, а рабочие — через увеличение их зарплаты. Вы бы почитали большевистские листовки начала века: закачаешься! Сплошной панегирик развитым странам Запада — Германии, Франции, Британии, Америке. Вплоть до конкретных цифр средней зарплаты рабочих разных отраслей в этих странах, но без уточнения, что там не только зарплата в десять раз выше российской, но и производительность труда тоже. Вот вам и готов ещё один путь, устланный благими намерениями и ведущий известно куда.

Наташа слушала корифея молча, расстроенная и растерянная. Она в искреннем порыве хотела узнать правду, а не услышала ничего внятного и объяснимого. Борьба за свободу может привести в царство крови и страха? Почему и зачем жизнь устроена несправедливо? Я только борюсь за право говорить и читать что угодно без вмешательства чиновников, в погонах и без них, а в конце пути, уже после победы, меня убьют? Меня или кого-то из моих близких? Пусть даже не близких, а просто какого-то человека, пусть даже одного-единственного, убьют в наступившую после террора эпоху свободы и именно вследствие её прихода?

— Кажется, я вас напугал, Наташенька? — поинтересовался прозорливый Ладнов.

— Немного. А сейчас?

— Что «сейчас»?

— Вот мы боремся за свободу, а к чему она приведёт?

— Вы правы, размышляя о судьбах Родины и её будущем. Но я напугаю вас ещё больше: свобода таит в себе опасность, особенно в стране, где её никогда не было. В мире нет ни одного народа, который был бы свободен изначально: и греки, и римляне, и англосаксы начинали с монархий. Правда, теперь в их распоряжении богатейший опыт демократии, но начинали-то они всё же с тирании, и потом вернулись к ней на тысячи лет. А с Россией как раз всё почти наоборот: сведения о её древнейшей истории говорят о большей свободе по сравнению с тогдашней Западной Европой — когда на Британских островах царило крепостное право и абсолютная монархия, Русь населяли свободные общинники, а жадная до богатств дружина заставила князя Игоря вернуться на свою голову к древлянам за повторной данью. Так он был царь или не царь? Даже после ордынского владычества, в шестнадцатом и семнадцатом веках, основополагающие своды законов именовались соборными уложениями, поскольку принимались на земских соборах. Есть основания полагать, что не только первый Романов — Михаил Фёдорович — был избран собором, но и его сын Алексей Михайлович тоже был в той или иной форме утверждён на престоле соборным решением. Институты сословно-представительной монархии, судя по всему, кое-как развивались, но потом всё пошло прахом. Про Новгородскую феодальную республику я уж молчу, раз два Ивана утопили её в крови до наступления соборной эпохи, но политический ген, полагаю, и здесь сохранился.