Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— И Покровский нам поможет?

— Ты считаешь его дураком, не способным распознать свою прямую выгоду?

— Нет. Но не могу представить его в роли марионетки. Ты очень свободно фантазируешь на темы, где слишком многое зависит от реальной, а не воображаемой реакции генерала. Он военный, и раздвоение власти в его сознании — катастрофа в системе управления.

— Сейчас — да. Но нет ничего постоянного в нашем мире.

— Хватит интриговать, выкладывай карты на стол. Ты хочешь изменить мировоззрение Покровского за пару недель?

— Я предложу ему план широкомасштабной, но незаметной политической реформы. Партии должны меняться у руля, не вызывая государственной катастрофы, иначе в конечном итоге страна погибнет. Ведь рано или поздно любая власть уходит, даже советская, и мы в самом деле не можем себе позволить при каждой такой перемене переживать обрушение государства. Он и без меня понимает необходимость изменить вековую парадигму, просто не видит возможности для решительных действий прямо сейчас, хочет отложить на будущее. Неопределённое.

Антонов смотрел на президента с интересом, как молодой хищник на неизвестное ему маленькое существо. Он видел его часто в течение большого отрезка своей жизни и уверенно распознал его природу. Саранцев определённо был деловым и практичным человеком, лишённым иллюзий, но не эмоций. Теперь он готов к глупой авантюре, основанной на собственных измышлениях и умозрительных политических конструкциях.

— Подожди, — недоверчиво вставил Антонов своё слово в речь шефа. — Ты хочешь убедить Покровского согласиться с созданием новой партии и её победой на думских выборах?

— Хочу и смогу.

— С ума сошёл? Стоит тебе хотя бы намекнуть ему о своём прожекте, и он в одно мгновение переместит тебя в своих предпочтениях глубоко вниз. А вот в приоритетах — наоборот, передвинет на самую вершину. Ты действительно хочешь сделать своим врагом Покровского? Зачем тебе такое удовольствие?

— Я не собираюсь с ним ссориться. Наоборот, хочу расширить и усложнить сотрудничество к общей выгоде.

— Тем хуже для тебя. Если ты решил начать с ним войну не на жизнь, а на смерть, лучшего способа не найти. Я ведь предлагал простое разделение сфер ответственности, а тебя занесло в несуразную степь.

— Я знаю Покровского. У него действительно военно-стратегическое мышление, но оно вовсе не исключает многоходовых комбинаций, наоборот, в его системе ценностей способность ставить противника в тупик неординарными приёмами — положительное качество. Он хочет побеждать, и он не откажется войти в историю из-за боязни проявить недальновидность. Властителей, до последнего цеплявшихся за кресло, в нашей истории достаточно, я предложу ему способ встать в первый ряд исторических деятелей.

— В роли отца русской демократии? Ты не находишь нашу беседу странной — ведь президент сейчас ты, а не Покровский. Если твоя глубокомысленная затея удастся, её отцовство будет признано за тобой.

— Думаю, результат станет явным уже после меня. Покровский определённо намерен вернуться, иначе зачем ему все унижения, связанные с понижением по должности. Вопрос в том, как это будет сделано.

— Хочешь одной лихой кавалерийской атакой решить тысячелетнюю проблему?

— Кто говорит об одной атаке? Мне казалось, я достаточно разъяснил свою идею. Речь идёт о долговременной политике. Работа на годы и годы вперёд, но результатом станет новая политическая система, действительно стабильная, основанная на общественном доверии, а не на силовых структурах.

Антонов помолчал, будто обдумывая последние слова президента, потом сказал со скучным лицом:

— В общем, сейчас я принимаю у Корчёного бумаги, и мы приделываем им ноги. А потом? Мне произвести обмен верительными грамотами — вы нам законопроекты, мы вам — грандиозный план политических преобразований?

— Думаю, сначала я устно переговорю с Покровским. Собственно говоря, всё следует держать в глубокой тайне — Ельцин в своё время жестоко ошибся, лично заявив в телевизионном выступлении о создании новых партий к думским выборам. Они не могли после такого не провалиться. Возможно, самим основателям не обязательно знать о связях с администрацией президента — тогда они окажутся более убедительными. Партия должна зародиться где-нибудь в глубинке и с первых дней крыть неприличными словами и меня, и Покровского. И Кореанно станет выступать с гневными опровержениями их обвинений.

— Ты ведь понимаешь — в таком предприятии нельзя обеспечить себе полную гарантию успеха. В любой момент события могут принять совершенно неуправляемый характер. И что тогда?

— Тогда ни я, ни Покровский не станем следующим президентом. Но если им окажется представитель такой партии, которую я в общих чертах обрисовал, не вижу в этом ничего ужасного. Наоборот — произойдёт первая стадия решительных преобразований, необходимых для сохранения страны на века вперёд.

— Но если гарантии успеха нет, нельзя и предвидеть реальную конфигурацию твоей воображаемой партии. Вдруг и она резко отойдёт от задуманных тобой параметров?

— Тогда она не победит на думских выборах, вообще не получит ни единого места.

— Твоими бы устами да мёд пить. К разработке такого проекта придётся привлечь сотни людей, каким образом можно тогда сохранить в тайне нашу причастность?

— Людей привлечём не мы, а политические и финансовые спонсоры будущей партии.

— Всё равно, никто не поверит, будто политическую организацию можно так быстро слепить, не заручившись предварительным согласием властей.

— Таких обвинений будет предостаточно, не спорю. Но все они будут исходить от людей, давно набивших публике оскомину своими физиономиями. А с другой стороны люди увидят совершенно необычную партию, с новыми лицами, с новым словарным запасом, использующую возможности русского языка полностью, а не на обычные десять процентов. Пускай интеллигенция никогда не поверит в её стихийность — нам нужны широкие слои избирателей, а не высоколобые умники, до которых, кстати, избирателям давно нет никакого дела.

В отдельные мгновения Антонов трепетно надеялся увидеть в конце очередной тирады шефа многозначительную ухмылку и услышать признание во внезапном обретении им нечеловеческого чувства юмора, но мечты не обрели реальной плоти. Сергей растерянно перебирал в памяти разные моменты своего совместного делового бытия с Саранцевым, но другие примеры интеллектуального помрачения на ум не приходили. Напротив, прежде он всегда выдавал в себе строителя, занимаясь долговременными расчётами и взвешиванием доводов «за» и «против» прежде, чем сделать политический ход. Теперь он даже внешне чуть изменился, разволновавшись и чуть раскрасневшись от творческого восторга.