Пётр Самотарж - Одиночество зверя

Игорь Петрович попытался объяснить себе поведение товарища страхом, но быстро отклонил гипотезу. Он просто не видит смысла. Не верит в возможность успеха, хотя бы гипотетическую. В его представлении любые кардинальные перемены ведут лишь к ухудшению ситуации и к ускорению краха, а не к преодолению опасности. У него нет других предложений, поскольку он считает задачу в принципе неисполнимой. Выходит, он правильно заговорил об отставке.

Саранцев сидел за своим столом и думал, пока разгневанная жена не пришла вновь и не потребовала от него категорическим тоном выйти к гостям. Он двинулся за ней послушно, как ребенок, но прежней задумчивости не утратил — хотел обрести душевное спокойствие.

Теперь те самые законопроекты лежат у него на столе, а давний разговор бесследно растворился во времени. Игорь Петрович пальцем не пошевелил для претворения в жизнь своих грандиозных замыслов, зато появилась Народная лига. Её связь с Покровским не только не скрывалась, а напротив, выставлялась напоказ. Лидеры межпартийного политического объединения заявляли в интервью о безоговорочной поддержке премьер-министра во всех его начинаниях, тот в ответ благодарил их за содействие. А Саранцев наблюдал за действом со стороны и не мог понять смысла происходящего. Лига не соответствовала его задумкам относительно второй партии власти, поскольку не могла предложить обществу ни новых лиц, ни новых идей, не выдвигала оппозиционных лозунгов и в сознании человека с улицы определённо сливалась с «Единой Россией» в единое целое. Она могла только заменить единороссов в роли новой партии власти, но никак не чередоваться с ней у руля. Что затевает Покровский? Вернуться к власти на новом коне, отправив старого на политическую бойню? Избавиться от груза обвинений в коррупции и неэффективности, освободившись от обязательств перед прежними соратниками? До сих пор генералу в значительной степени удавалось поддерживать реноме и отделять себя от скомпрометированных должностных лиц.

Дежурный объявил по интеркому о приходе Юлии Кореанно, Саранцев быстро перемигнулся с Антоновым и распорядился её впустить. Пресс-секретарь, как обычно, блистала безукоризненной внешностью и поражала жизненной энергией.

— Игорь Петрович, мы должны обговорить ещё несколько деталей! — закричала она прямо от дверей президентского кабинета, подслеповато глядя примерно в направлении главного кресла — видимо, Саранцев в её расплывчатом видении сливался сейчас с главой своей администрации в бесформенное пятно.

— Здравствуйте, Юля, — усмехнулся президент.

— Ой, извините. Здравствуйте. С добрым утром, Сергей Иванович!

— Приветствую вас, Юлия Николаевна, — скучно отозвался Антонов и сделал несколько медленных шагов в сторону от стола, словно уступал даме дорогу.

Кореанно порой удивляла Саранцева самим фактом своего существования. Казалось невероятным, что человек тридцати с лишним лет имеет собственное суждение о местах встреч и темах бесед президента с разными важными персонами, и высказывает его безапелляционно, с неизбывной верой в собственную правоту. Симпатичная, с изящным круглым личиком и строгими миндалевидными глазами, Юлия Николаевна имела право на многое, поскольку не раз доказывала на деле своё искусство общения и наличие безошибочного инстинкта в определении наиболее выгодного подхода к самым неожиданным людям, встающим на пути президента страны.

Происходила Юлия Николаевна из семьи журналиста-международника и по советским меркам являлась представителем знати. Ранние школьные годы она провела в Нью-Йорке, где набралась вольнодумства и не привыкла носить форму. Отец читал ей вслух сказки Пушкина и «Незнайку» Носова, рассказывал истории из своей жизни, а также из жизни дедушек и бабушек, неизменно вызывая в душе ребёнка живой отклик. Ежегодно маленькую Юлю возили летом в Кисловодск, к бабушке, в маленький частный домик с виноградником во дворе, и сказки казались там претворёнными в жизнь. Она приехала вместе с родителями в незнакомую Москву девяносто второго года, не самого удачного для первого знакомства, пережила шок и сохранила память о психологической травме на всю жизнь.

В школе она периодически бузила и учиняла демарши, но в старших классах начала сотрудничать в небольшой газете и после школы поступила на журфак МГУ — возможно, при содействии родителя, но сама она его ни о чём не просила и считала себя самостоятельным человеком. Обучение профессии совпало с безнадёжным обвалом доверия публики к средствам массовой информации и торжеством в обществе идеи о повальной продажности журналистской корпорации.

— Просто руки опускаются, — жаловалась она нетерпеливому сокурснику в ночном клубе, куда тот завлёк её в расчёте на последующий секс, — вот окончим университет, а люди будут воспринимать журналистов так же, как проституток. И чем тогда заниматься?

— Спасать престиж профессии, — игриво отвечал ухажёр, обнимая Юлю за плечи и наклоняясь поближе. Его одолевали гнетущие фантазии о грядущем удовольствии, и голова совсем переставала исполнять своё биологическое предназначение.

Мальчишка шутил, а возвышенная девица к тому времени решила посвятить своё будущее служению. Она продолжала сотрудничать в той же газетке, но не находила в своих коллегах схожих с ней устремлений. Те всеми силами зарабатывали на хлеб насущный и удивлялись смешной девчонке.

— Не надо изменять мир, Юленька, — говорил ей подвыпивший коллега, — ничего не получится. Твоё дело — добывать информацию, вот этим и занимайся. Жизнь устроена просто: она стоит денег. Всеобщий эквивалент по Марксу, а по-человечески — эквивалент всего.

— Я думаю, вы ошибаетесь, — отвечала она и брезгливо отодвигалась от доморощенного философа.

Юля Кореанно хотела достичь совершенства и всяческие препятствия на своём пути воспринимала со смешанным чувством недоумения и раздражения. Она не испытывала страха перед властью и преступным миром, но в раннюю пору своей деятельности просто не могла задеть интересы сильных мира сего — не владела опасными для них данными. Окончив университет и избавившись, как ей казалось, от клейма полуграмотной девицы на подхвате, юная журналистка с остервенением набросилась на свою редакцию в поисках настоящей правды жизни, но скоро столкнулась с прежней реальностью — для зубров печатного ремесла она оставалась безделушкой, к тому же романтичной и неспособной к компромиссу, то есть наихудшим из всех вариантов бессмысленной сотрудницы моложе тридцати лет.

Ей увлекались, и она порой попадала в плен девических чувств, в университете и после него, но пришёл день выбора пути — мыслями, душой и телом Юли всецело завладел женатый журналист кремлёвского пула, сорока с лишним лет, отец двоих сыновей и сам — нежный сын. Он холил в своей семье старенькую мать, ни на минуту не задумывался об устройстве её в дом престарелых и часто рассказывал всем знакомым и полузнакомым зубодробительные, смешные и страшные репортёрские истории.