Юлиу Эдлис - Ждите ответа [журнальный вариант]

Тут Иннокентий Павлович сообразил, что значат слова Михеича, и не стал допытываться — не зря же и сам дантист чуял загодя свою неминучую судьбу.

— Да я, собственно, и не к нему вовсе, Михеич.

— А больше брать уже и некого, подчистую дом вымели. — Михеич сделал еще одну попытку захлопнуть дверь, но Иннокентий Павлович не дал. — По чью же теперь-то душу?

— Да хоть по твою!

— А ордер у тебя есть? — встревожился не на шутку старик.

— Да я без ордера, мне просто с тобой непременно потолковать надо по- дружески.

— Что с ордером, что без — с меня взятки гладки, дворник я, всего и делов. — Помолчав несколько, пожал плечами: — Отчего ж не потолковать… Проходи. — Иннокентий Павлович двинулся было к парадной лестнице. — Да не вверх, а вниз! — И уже неразличимый в полутьме вестибюля, предупредил: — Гляди не оступись, у нас нынче на электричество режим экономии.

Иннокентий Павлович не без опаски вошел в густую, как деготь, темноту и, следуя на ощупь шаг в шаг за Михеичем, лестницей, ведущей не вверх, а другою, в несколько крутых ступеней, в полуподвал, где, он догадался, квартировал от века Михеич при всех хозяевах и властях.

Войдя вслед за ним в крохотную комнатенку, тускло освещенную старинной, с зеленым стеклянным абажуром керосиновой лампой, стоявшей на столе, Иннокентий Павлович огляделся — комната была тесно заставлена случайной, вразнобой, мебелью, видимо, снесенной сюда из квартир других жильцов, которых, как и дантиста, «взяли», или просто выброшенной прежними обитателями за ветхостью. Над широченным, ладьей, ложем самого Михеича торчали по углам четыре резных, с амурами наверху, деревянных столбика, наверняка от когдатошнего давно истлевшего балдахина. В красном углу, под иконами, тускло отблескивало никелем знакомое зубоврачебное кресло. По стенам тесно висели гравюры и портреты, но при скудном освещении Иннокентий Павлович не мог их хорошенько рассмотреть, глаз лишь угадывал то молодого человека в красном камзоле и парике, то величественного сановника в пышных бакенбардах, то браво подбоченившегося гусара в шитом витыми шнурами доломане…

— Это кто? — полюбопытствовал Иннокентий Павлович.

— А господа разные, которым я служил, — спокойно пояснил Михеич, — царствие им небесное. — И размашисто перекрестился. — Так о чем разговор-то пойдет, гражданин хороший?

— Для начала неплохо бы пунша твоего знаменитого отведать, — тем самым Иннокентий Павлович сделал попытку оживить в памяти Михеича их первую встречу.

— Да где ж теперь рому-то взять, не говоря уж о специях?! Сахару — и того не добудешь. — Махнул рукою и напрямик требовательно спросил: — А ты что, любезный, без своей заначки пришел? Какой же без нее разговор? Никакого.

Иннокентий Павлович ожидал чего-то в этом духе и захватил с собою бутылку, но второпях взял из бара не водку, а предпочитаемое им с американских еще времен виски.

— Дело, — похвалил его Михеич, — а тара завсегда найдется. — И достал из резного старинного шкафчика два надтреснутых бокала старинного муранского стекла. — Штопор нужен или так справишься? Садись, в ногах правды нет, — и подвинул Иннокентию Павловичу кресло, очень смахивающее на то, в котором тот уже сиживал у тайного советника.

Хозяин комнаты внимательно смотрел, как гость отвинчивает пробку и разливает содержимое бутылки в бокалы, взял один, посмотрел на просвет, неодобрительно отозвался о желтоватом цвете напитка:

— Не ректификат, что ли? А не покупай где попало, жуликов нынче каждый второй. — Однако, принюхавшись, помягчел: — Сгодится. Со свиданьицем, значит, хотя я тебя, гражданин, доселе и в глаза не видал. — Выпил одним большим глотком, так что кадык заходил ходуном, до дна, одобрил: — Затейливая, а ничего, прошла хорошо. — Сел напротив Иннокентия Павловича в зубоврачебное кресло сгинувшего без следа дантиста, хозяйски откинулся на пологую спинку. Спросил, не сводя с него острого, подозрительного взгляда: — Так о чем разговор-то?

— Давно ты тут, в доме этом, работаешь? — начал издалека Иннокентий Павлович.

— Дворником недавно, а вообще — сколько себя помню, — равнодушно отозвался Михеич. — Все должности, почитай, перебрал.

— И сколько же ты себя помнишь?

— А как мамка родила.

— Статский советник, ну, генерал, который на втором этаже жил…

— Не на втором, а в бельэтаже, — строго поправил его Михеич. — А вы что, — поинтересовался недоверчиво, переходя почему-то на «вы», — и его знали?

— Довелось, представь. Так он, генерал-то, говорил, будто ты еще и при первом графе Сокольском уже был?

— Может, и при первом, — не удивился вопросу Михеич, — это как счет вести. Этому дому одни Михеичи верой-правдой и служили. Видать, так ему испокон века, сколько он стоит, на роду написано: чтоб непременно Михеичи тут службу несли, никто другой. Правда, теперь, судачат, хозяин нонешний, из этих, новых, его на банк, не к ночи будь помянут, переделать надумал, хотя поднови его чуток, он еще сто лет простоит живехоньким. — Подумал, сказал расплывчато: — А может, если до самого дна дойти, то я один и был — Михеич…

— Вот и генерал говорил — как выстроили дом, ты будто казачком у графа был, потом лакеем, камердинером…

— А потом, как власть сменилась, — с горечью вставил Михеич, — в подметалы разжаловали…

— И генерал то же самое говорил — не деды, а ты сам, — не уклонялся от своего допроса Иннокентий Павлович, — я ему и поверил…

— Как не поверить генералу, упокой, Господи, его душу! Кому, как не генералам, знать всю нашу подноготную.

— А ты его живым знавал? — не унимался ночной гость.

— Как не знать, — умилился Михеич, — что днем, что ночью стоит передо мной.

— Так он когда еще умер! — усомнился Иннокентий Павлович.

— Как съехал в чужие страны, так и помер. Видать, климат ему не подошел.

«Путается или меня запутывает, старый домовой? — начал раздражаться Иннокентий Павлович. — Или знает, что мне нужна тайна, а не хочет ее открыть?» — Но решил не сдаваться. И понял, что для этого надо ему еще один стакан поднести.

— Так сколько же тебе лет, выходит дело, Михеич?

На этот раз Михеич похвалил заморский напиток:

— Не первый сорт, а забирает! Лет сколько? А сколько на роду написано. Все в руцех Божьих. Кто ж его знает… Сколько ни набежали, все мои.

— Еще генерал рассказывал, будто пунш тебя сам граф Сокольский научил варить. Славный у тебя пунш, меня-то он в тот раз — с ног долой!

— Да уж, граф большой до него любитель был. От него и рецепт пошел. Его наука.

— Так сам он этому тебя научил?! — разгадка как будто приближалась.

— Дак говорю же я тебе, господин ты или товарищ, без разницы, толкую же, что служба моя ни на день не прерывалась! И все безотлучно тут, в этом дому — от графа и до генерала, и даже до профессора, к которому ты зря стучался, взяли-то его уже и не припомнить когда, — дому этому испокон века служил, как верный пес! А может, и деды мои, прадеды, так ведь все одна кровь — Михеичева! Да что там — кровь, одна малофья, с малофьей все и передается без перерыва.