Ирина Потанина - Русская красавица. Напоследок

Случайно и непринужденно мне, бедняжечке никто из своих по духу не попадается. И потому чувствую себя совершенно заброшенной и слова всяких Лиличек остро переживаю, потому как и впрямь ощущаю утерю Города…

Нет-нет, не обижайтесь, вы — свои. Но вы — не в счет. Ведь вы же не на самом деле…

Наверное, я совсем уже вас запутала своим сбивчивым изложении. Прежде всего, чувствую, вас волнует собственное происхождение. Небось, недоумеваете: «Кто же такие эти мы, к которым она все время обращается?» Сорри, что так до сих пор вам вас и не представила. И даже самой себе не сформулировала ваше происхождение. Нет, и правда, кому я все это рассказываю? Потенциальным зрителям? Высшим силам? Похоже, и тем и другим в одних лицах. Вот она — беда всякого несамодостаточного одинокого человека. Я не могу для себя, мне нужно — для ценителей. Причем ценители эти должны быть мудрыми, тонкими и всегда заинтересованными. То есть такими, каких в реальности не бывает. Вот и выходит ваш портрет. Высшие силы, которые с интересом следят за моей пустоголовой судьбой, мчащейся напролом там, где можно спокойно обойти. Может, собственно, вас и не существует. Но мне так важно с кем-то делиться происходящим, что я все равно буду с вами всегда разговаривать… Не бойтесь, я не буйная…

И даже иногда объективная. Вот поговорила с вами, немного успокоилась, и теперь вижу — зря на свою Москву наговариваю. Лилички и Геннадии — не показатель. Стоит обратить внимание, например, на то, какие люди мне в театре попались! Пусть не единомышленники, пусть из другого теста леплены, но яркие, настоящие! И пусть для «не разлей воды» все мы уже несколько взрословаты, все равно проникаемся друг другом и страшно ценим свалившееся на головы знакомство. Я рада. Очень рада, что довелось мне с людьми из нашей труппы встретиться. По крайней мере, с некоторыми…

— А-а-а! Народ, выручайте! — громадный Джон хватается за голову и сокрушенно качает ее в ладонях. — Завтра к моей мадаме приезжают родичи с Сибири. Куда я их дену?

Мадамой Джон называет свою обожаемую гражданскую жену Линочку — дамочку с характером, причудами и вообще «девочку не как-нибудь, а не так как все». Она в ответ завет его Букой.

— Сколько? — интересуется, сквозь вечную свою насмешку Наташа.

— Восемь человек! — растопыривает глаза и руки Джон, изображая ужас. — Мои домашние и на мадамкино появление, как на явление антихриста реагируют…

— Да не то «сколько», дубина! — возмущается Наташа. — Вот молодежь пошла, ни черта не понимает! Сколько они платить за приют собираются?

Джон растеряно хлопает ресницами и беспомощно оглядывается по сторонам. Такой большой, а такой маленький… Не знает, что на нашу Наташу близко к сердцу воспринимать нельзя…

— Они собираются много, — вмешиваюсь. — Уж я-то сибиряков знаю — поверьте, щедрейший народ. В том-то и дело. Наша задача убедить их приютиться бесплатно! — некоторые высказывания нашей Наташи делают из меня страшного человека. Зверею и начинаю издеваться, что, конечно, очень плохо. — Вы, Наташа, — мастер убеждения. Вот к вам и поселим! Верю, что достоинство не позволит вам сдаться, и в столкновении Сибирской щедрости с московским гостеприимством победит последнее.

Несколько замедленный в реакциях Джон недоумевает. Наташа бледнеет и возмущенно хлопает губами и ресницами. Остальные — прекрасно понимают, что я, мягко говоря, шучу, и вполне одобряют эти мои колкости. Лишь Никифорович — вечный оппозиционер всему общеодобренному — неодобрительно ворчит.

— О чем вы, София? Какое такое «московское гостеприимство»? Это как «живой труп» или «вонючий аромат»! Это же внутренне противоречивое высказывания!

— Нет, что вы! «Московское гостеприимство» это как «масло масляное»!

Пафосно прикладываю обе ладони к груди и елейным голоском растекаюсь по гулким стенам предбанника — коридорчика перед дверью на сцену.

Смешно, что все наши актовые залы такие одинаковые. Попадая на каждое новое место выступления — мы практически вслепую можем ориентироваться внутри ДК. Хотя, заслуженные скептики труппы, типа Натальи, утверждают, что площадки везде разные, просто нас приглашают лишь «нищие заведения, которые навсегда обречены ютиться по вульгарным, одинаковым проектам». Наташе, очевидно, все, что не дорого, кажется некрасивым. А вот мне внутренне устройство советских актовых залов кажется довольно милым и крайне логичным. Новые проекты — например, зал, где закулисье практически отсутствует, а сцена вместо старых добрых досок покрыта гладкой зеркальной поверхностью — кажутся мне пестрыми, неудобными, отвлекающими зрителей от пьесы, а актеров — от роли.

Практически в каждом ДК, куда нас приглашают, перед дверью, ведущей за кулисы, имеется мини-холл. По устоявшейся традиции мы всегда используем его для неформальных общих сборов перед представлением. Марик — режиссер, организатор, руководитель — приезжая на каждое новое место тут же бросается в кабинеты приглашающей стороны. Договариваться. О декорациях, о предоплате… О питании и ночлеге — если мы находимся где-то в глубокой области. Разумеется, все эти вещи к моменту нашего приезда уже оговорены, и, разумеется, всякий раз выясняется, что все друг друга неправильно поняли, и что все нужно еще раз разъяснять в личной беседе. Мы, как послушное стадо, пасемся в холле или курилки, ожидая результатов переговоров. Чаще всего взволнованный Марик появляется минут через тридцать, возмущается нашим бездействием, кричит: «Да за это время не то, что переодеться и загримироваться, две первые картины уже можно было на новой площадке прогнать! Что за глобальный пофигизм!» и отправляет всех по гримеркам. Первое время я удивлялась, отчего каждый раз, вместо того, чтоб, отправляться готовиться, мы упрямо ждали, когда придет Марик и начнет ругаться. «Нынче в моде пофигизм!» — смеясь, отвечали мне. Добрая Алинка просветила потом, в чем дело. Всего пятьраз, за все гастрольное время, актеры решили проявить сознательность и отправились готовиться к представлению, едва приехав на место. И все, все эти разы дело кончалось срывом шабашки — или приглашающая сторона отказывалась давать предоплату, или Марик, осмотрев зал, внезапно возгорался антагонизмом с лидером приглашающей стороны, или кто-то из главных актеров внезапно терял сознание и силы… Приходилось экстренно переодеваться обратно и ретироваться, пока приглашающая сторона не додумалась отобрать предоставленный транспорт. Поэтому, чтобы не сглазить, труппа никогда не начинала готовиться к спектаклю вовремя. С теми же целями Марик каждый раз делал вид, что не понимает истинных причин промедления. Все бы ничего, если бы это не лишало нас возможности хоть немного походить по сцене до представления. Пофигизм — пофигизмом, типовые проекты — типовыми проектами, а все равно каждая плщадка имеет свои особенности. И Алинка, между прочим, зачем-то на каждой площадке ставит декорации как-то по-новому. Ее творческая душа не терпит нужного постоянства… Художник-декоратор в нашей труппе действительно талантливый и добросовестный, но иногда ее новаторство даже идет во вред представлению. А может, мне кажется.