Пилип Липень - Ограбление по-беларуски

По мере удаления от гор воздух опять раскалялся, деревья исчезали, трава иссыхала и отрывалась от земли под горячим ветром. Лявон разворачивал карту и задирал голову к стоящему в зените солнцу в надежде определить стороны света. На карту с шелестом сыпались песчинки и оставались в успевших обтрепаться бумажных складках. Ветер дул песком в лицо, и Лявон сначала прятал рот и нос в рубашку, натягивая пуговицу на нос, а потом снял её и закутал всю голову, оставив узкие щёлки для обозрения. Но кроме бесконечных песчаных волн обозревать было нечего, и через несколько минут он сомкнул и щёлки. Рубашка окружила его ровным белым полусветом, свист ветра стих, дыхание отражалось от ткани и жарко возвращалось к губам. Ему вспомнилось, как он порой, ещё в тётиной квартире, любил засыпать — лёжа на спине и натянув на голову простыню. Тут Лявон очень кстати оступился, потерял равновесие и неуклюже повалился в мягкий песок. «Явный знак, что пора отдохнуть», — он снял рюкзак, перевернулся на спину и растянулся, подвигался, подравнивая песок под выступы тела.

Кто-то тронул его за плечо, и Лявон, вернувшись из сна, торопливо заискал, защупал сомкнутую щёлочку, затряс головой. Рубашка упала, солнце ударило по глазам. Над ним стояла фигурка, завёрнутая с ног до головы в чёрное, определённо женская. Лявон неловко вскочил, опасно накренился в сторону, но выстоял. Голова болезненно кружилась. За фигуркой выжидающе остановился караван горбатых губастых верблюдов, везущих по женщине. Между чадрой и чалмой каждой из женщин сверкали белки. «Как им не жарко в чёрном?» — подумал Лявон, подхватывая рюкзак и бросаясь бежать. Он не помнил нужного направления и бежал просто прочь от женщин и верблюдов. Грудь и плечи нестерпимо жгло, и, взглянув на себя, Лявон испугался — от сна под солнцем кожа приобрела угрожающий розово-красный цвет. Он оглянулся: его не преследовали, только смотрели неподвижно в спину, как кобры.

Примерно через час, с трудом подняв мутящуюся голову вперёд, он увидел вдалеке Академию Наук, зыбкую от зноя, а чуть в стороне — библиотеку. Здания имели несуразно одинаковую высоту, и наверняка были безнадёжными миражами. Лявон с тоскою вспоминал библиотечный буфет с длинным рядом соков на барной полке и больше не поднимал голову, чтобы не бередить душу.

Он шёл так упорно и так терпеливо стискивал зубы, что в какой-то момент солнце сдалось и стало опускаться.

Покинув негостеприимную Чехию, Рыгор направился в Германию, рассчитывая на тёплый приём на родине своих любимых композиторов. «С немками хоть будет о чём поговорить! Бетховен, Вагнер, Малер… А Шуберт! Шуберт! Да и машины у них посерьёзнее. Мерседес! — и он прицокнул языком. — А пиво? Немецкое пиво должно быть отменным! Хотя говорят, что лучшее в мире пиво — чешское, я этого не почувствовал», — мстительно думал он, бодро шагая по полям, лугам и рощам, кашляя и распевая песни.

Несколько раз звонил телефон, приятно разбавляя одиночество. Первым был спецназовец Сяржук, который объявил, что отыскал телефонный номер Рыгора, и на этом основании потребовал сдаваться. Рыгор расхохотался, сказал спецназовцу грубые и неприятные слова и отключился, со злым усилием задавив красную кнопку отбоя. И сразу пожалел: почему не поговорил с живым человеком? «Мало ли что там в прошлом было — всё можно постараться исправить. Ну да ничего, позвонит ещё раз». И правда, скоро телефон снова задрожал и запищал: какой-то дядька с одышкой звонил по рекомендации друзей и просил посмотреть своё авто, проблемы с двигателем. Рыгор вцепился в дядьку и стал выспрашивать у него малейшие подробности, не гнушаясь вникать в его дилетантские догадками и домыслы. Минут через пятнадцать в трубке пикнуло, и разговор прервался — видимо, у собеседника кончились деньги.

Рыгор огляделся: поля, луга, рощи, перекрёсток с жестяным указателем. Направо — Франкфурт, налево — Штутгарт. Не успел Рыгор сообразить, куда сворачивать, как телефон зазвонил опять. Это был я. Я уже знал, что Рыгор в бегах — «в эмиграции», по моему выражению — и не высказывал ни требований, ни угроз. Только робко расспрашивал — как оно там, за границей?

— Да ничего особого нету здесь, Пилипыч! Вся такая же фигня, как и у нас. Бабы хоть есть, но все какие-то больные на голову. Но кормят неплохо, ничего не скажешь. Фляки, зразы всякие, вкусно! Да ты кстати и сам можешь где хочешь побывать, слышишь? Нафига тебе этот паспорт? Садись в машину, да и поезжай — день в пути, и ты на месте! Ты вообще в какую страну собирался?

— В Италию, конечно! Во Флоренцию особенно хочу, там должно быть много Липпи.

— Липпи?

— Да, Филиппо Липпи, художник — помнишь, ты мне альбом с его картинами принёс?

— Припоминаю вроде… Что-то было такое.

Мы заговорили о старых временах, о бане, о пиве, о радостях огорода. Растрогавшись и разоткровенничавшись, я признался Рыгору, что авантюрист из меня слабый, угнать машину я не смогу, да и водить не умею, без паспорта перебегать границу боюсь и… Я попросил Рыгора, чтобы он побывал во Флоренции вместо меня.

— Да не вопрос, братишка! Я тебе столько альбомов оттуда привезу, что за год не пересмотришь! — щедро пообещал Рыгор. — Вот только ты скажи мне, куда тут сворачивать, а то у меня карты нету? Алло! Алло! Чёрт.

Мой голос сменили короткие гудки. Рыгор, ругаясь, сунул телефон в карман. Перекрёсток в лугах он уже давно миновал, и теперь по обе стороны дороги длинными рядами тянулись виноградники с незрелыми зелёными гроздьями. Впереди виднелась деревенька, низкие домики с красными крышами. Пустой живот сосало, и возможность подкрепиться появилась как нельзя более кстати.

Он прошёл деревеньку почти насквозь, не встретив ни одного гастронома и ни одного человека. Похожие друг на друга домики из светло-серого кирпича за низкими каменными заборчиками не подавали никаких признаков жизни. Рыгор уже наливался мародёрскими мыслями, когда наконец на одной из открытых террас он увидел открытую дверь и, кажется, движение внутри.

— Эй! Кто-нибудь есть? — он поставил ногу на заборчик.

Движение внутри воплотилось в худую женщину средних лет, в коричневом платье, она вышла и стала, молча глядя на него.

— У вас покушать не найдётся? Я заплачу! — спросил Рыгор.

— Проходите, — ответила она ровно, без раздумий, но и без радушия.

Он прошёл сквозь палисадник с пышными клумбами петуний и настурций и поднялся на террасу. В уютной тени навеса стоял плетёный стол и лёгкие круглые табуреточки, на одну из которых Рыгор положил мешок, а на другую осторожно сел. Табуреточка скрипнула, но выдержала. Не прошло и двух минут, как женщина появилась с подносом. Она поставила перед ним большую плоскую тарелку с белым хлебом и сыром, стеклянный кувшин с белым вином, стакан.