Владимир Некляев - Лабух

Черпавой — создатель пара. Чего–то такого, чего будто бы и не существует, что каждое мгновение возникает и исчезает. Поэтому черпавой в приличной компании — личность утонченная, эстет. Самые лучшие черпавые получаются из врачей, математиков и представителей всяческих искусств.

Самые лучшие парильщики — спортсмены, особенно бывшие, которые, оставив спорт, тем не менее, держат форму. Неплохой парильщик может получиться из ученого, но не гуманитария, и из среднего (высокий и веник–то не удержит) уровня функционера, руководителя… А вообще парильщик — это песня: или есть, или нет.

Забота парильщика — не дать пару пропасть даром, поймать, собрать его под веник и так покласть на полочного, чтобы прогреть и расслабить, раздышать ему каждую мышцу и жилку, проникнуть через них к каждой косточке. Если оказался ты в парилке со случайной компанией и кто–то, вовсю стараясь, лупит по тебе веником, будто пыль из ковра выбивает, не жди рубцов и ожогов, а соскакивай с полка. Веник настоящего парильщика летит и плывет, перекручивается, перекатывается, гладит тебя и ласкает — и вдруг раз! — припал и припек! — и как раз там и тогда, где и когда тебе захотелось, потому что парильщик подготовил тебя к этому, а как только почувствовал ты, что горячо тебе невыносимо, веник вновь приласкался, пригладился, прилег на тебя подушкой… Он с тобою в любовном действе, а не в мокрой и душной драке, и в какой–то момент через все свои открытые для дыхания поры ты просторным выдохом высвобождаешься из самого себя и плывешь в пару вместе с паром…

Парилка — единственное место, где мужское тело не кажется мне уродливым, где я допускаю, что его можно любить, и даже понимаю гомосексуалистов.

— А ты не пидар? — спрашивает Алесь у Красевича, который хлопает его по груди веником, как мухобойкой.

— Пидар, — отвечает Красевич. — А что?

— Ничего, — говорит Крабич. — Похож…

Ростик, которого я, как и Крабича, приглашал на чистые четверги, с видом практиковавшего специалиста взялся парить Шигуцкого, но тот через минуту буркнул: «А, ты не умеешь…» — сел на полку и сам себя отхлестал. Ростик и Красевич под веник не легли, просто попотели, а меня кое–как прогрел Алесь… Если бы в парилку с такой компанией террористы подложили мину, я бы не стал разминировать.

В своей компании мы никогда в бане не пьем, стол накрывается в любом другом месте, куда, кто пожелает, тот идет, а кто не желает — свободен. Баня не для пьянки, пьянка вовсе не обязательное приложение к ней. Как, впрочем, не обязательное она приложение и к любовным играм, в которых, тем не менее, мало кто обходится без стандартных джентльменских наборов: коньяка с лимоном, шампанского с шоколадкой… «О!..» — как сказал бы Красевич.

Цветы бы лучше приносили…

И почему мы пьем? По поводу и без повода, по делу и без дела — пьем, пьем и пьем…

— Нет, ты скажи мне, — в простынях обнимаясь с Алесем, как патриций с патрицием, допытывался Шигуцкий, — чем тебе наша власть не нравится? Как мешает? Какой стороной? При прежней тебе разве лучше было?

Крабич хоть и перестал зыркать на него вурдалаком, но из объятий освободился.

— Мне ни при какой власти не лучше. Мне лучше, когда я сам при себе.

— Так и живи себе, пиши! Только в политику не лезь, зачем тебе та политика?

— Ага… Туда не лезь, сюда не сунься… И спрашиваешь, как мешаешь?

— Я?

— Ты. А то ты не власть…

— Э, — сорвал со стола локоть Шигуцкий. — Власть… — Знал бы ты, какая я власть…

Крабич поддержал его под руку.

— Сам ты про то еще не знаешь. Узнаешь, кем вы были, когда вас попрут.

— Кто попрет, чудик ты? За нас народ… А за вас кто?

— Беларусь.

Шигуцкий будто бы подловил Крабича.

— Так это одно и то же! И не может быть так, чтобы одно и то же было и за нас, и за вас.

— Не одно… — не согласился Крабич. — Сосем не одно и то же… Только тебе не понять.

Шигуцкий приобиделся.

— Почему не понять?.. Растолкуй, если такой умный.

Крабич помолчал, глядя на всех.

— Ну, чтобы проще, народ — это теперь живые, а Беларусь — это и те, кто жил, и те, кто будет жить. Беларусь — всё и все вместе, без начала и конца.

— Болтовня, стихи какие–то… — помыслив немного над тем, что сказал Крабич, заключил Шигуцкий. — Кто жив, тот и живет. А, Ричард?

— Само собой… — согласился Красевич, который, отойдя от компании, в одиночку катал руками шары на бильярдном столе — и с треском забросил шар в лузу. — Вот бы мне в депутаты так!

— Тебе? — вытаращился на него Крабич. — Что ты в депутатах делать будешь? Байки свояка рассказывать?

Ричард поднял палец.

— О, вопрос… За Беларусь бороться буду… Давайте сыграем пара на пару, сразимся… А то гоняем ветер.

— Не получится, — сказал Ростик, глядя на Крабича. — Один лишний.

Крабич встал и двинулся не совсем ровно к бильярдному столу.

— Я не лишний, я первый… А лишний — Роман, у него травма кия. Между прочим, Ростик, из–за тебя.

— Тебе бы репейником родиться, ко всем цепляешься, — вновь косовато глянул на Крабича Шигуцкий. — Покатай там шары вместо Ричарда. — И позвал Красевича. — Иди сюда, обговорим, что и как.

Ричард забросил еще один шар, остальные оставил Крабичу и сел за стол с видом уже избранного депутата, который хоть и невероятно занят, но готов выслушать пожелания избирателей.

Ростик кивнул на Крабича, азартно взявшегося за кий… Шигуцкий с Красевичем не обращали на него внимания, думая, наверно, что хоть он и наскакивает на всех, но, коль с нами в компании, так и в деле с нами — с кем ему еще быть?

— Да ладно, — успокоил я Ростика. — Мы в общих чертах. — И спросил у Шигуцкого. — План встреч у вас есть?

— Сходить за бумагами? — приподнялся Красевич.

Шигуцкий остановил его.

— Сиди пока. План у нас есть, вы нам нужны на десяти встречах… И что в общих чертах?

Я не совсем был готов к разговору, но решил не церемониться и сразу набивать цену.

— Имиджа, в общих чертах, никакого. Он никакой, понимаете, Борис Степанович? И надо сделать из него какого–то, это раз.

Ричард вновь приподнялся, всем видом выражая справедливое недоумение.

— Что значит никакой?

— Ты слушай! — осадил его Шигуцкий.

— Говорить не умеет, придется учить его говорить — это два. Если он свою предвыборную программу излагать будет так, как историю свояка, за него и оглоушенная баба не проголосует. Стало быть, кроме того, что мы собираем концертами людей на встречи, нам еще прибавляется работа имиджмейкеров. А она стоит не дешевле, чем концертная.

Может быть, мне показалось, но Красевич, дослушав меня, снисходительно усмехнулся. Будто довольный чем–то.

Чем это?..

— Сколько? — спросил Шигуцкий.

Я сделал вид, будто прикидываю.