Рышард Клысь - «Какаду»

Хольт шел между Жеребцом и Толстяком и с интересом оглядывался вокруг, отыскивая прежние позиции своей части, но американцы, видно, вели его другой дорогой: он совершенно не узнавал места, куда его теперь занесло. Они дошли до разбитых и почерневших от огня стальных каркасов, миновали их, и через несколько десятков метров перед ними неожиданно появился какой-то человек в мундире вермахта. Он плелся вдоль вытянутой линии окопов, низко опустив голову, и, хотя все время смотрел под ноги, должно быть, заметил их, так как то и дело зыркал в их сторону.

Жеребец поднял руку, они остановились, а солдат все так же медленно приближался к ним.

— Неплохое начало, — засмеялся Толстяк. — Если так и дальше пойдет, Джордж, то нам вдвоем придется вести в лагерь целую армию…

Жеребец искоса посмотрел на Толстяка, достал фляжку и сделал большой глоток виски.

— Черт! — выругался он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Похоже на то…

— Но откуда эти сукины дети берутся здесь в такое время?

— Откуда я знаю?

— А как ты думаешь, Джордж?

— Я совсем не думаю, — ответил Жеребец раздраженно. — Мне плевать, откуда они берутся…

— Хорошо тебе! — буркнул Толстяк.

— О чем речь, Джек?

Толстяк мрачно пожал плечами.

— Интересно, что бы ты сказал, если бы из этих дыр вылезла целая компания вооруженных фрицев?

— Ничего бы не сказал, — ответил Жеребец. — У меня не было бы времени. Наверняка не успел бы…

Они замолчали, став вдруг хмурыми и враждебными. Хольт, незаметно наблюдая за ними, подумал, что ничего лучше этого не могло случиться, прихода товарища он поджидал в радостном возбуждении, его неожиданное появление несколько облегчало ситуацию. Он боялся американцев. Еще он подумал о том, что ему и солдату, наверное, будет вместе надежнее, и сразу почувствовал себя намного лучше.

— Эй, ты! — крикнул Жеребец со злостью. — Может быть, ты, фрайер, поспешишь?! У нас не слишком много времени!..

Солдат, подстегнутый окриком Жеребца, прибавил шагу, перескочил через ров и остановился перед ними на расстоянии метров трех. Сначала он посмотрел на Хольта, потом на обоих американских сержантов и улыбнулся неуверенно и жалко, как бы извиняясь. Он был ранен. Они сразу это заметили. Левый рукав намок от крови, и он придерживал раненую руку здоровой.

— Шибанули тебя, а? — спросил Жеребец, не отвечая ему на улыбку.

— Да вот…

— Говори, откуда ты взялся?

Мужчина посмотрел на Хольта и снова улыбнулся.

— Я дезертировал, — объяснил он спокойно. — На этот раз повезло…

— Ничего тебе не повезло! — рявкнул Жеребец. — Пойдешь за проволоку…

— Я понимаю!

Жеребец подозрительно глянул на пришельца.

— А может, ты не немец? — спросил он, помолчав. — А?

Солдат покачал головой.

— Я антифашист, — объяснил он, подумав. — Можете считать меня другом…

Жеребец вытаращил глаза на пришельца, а потом перевел взгляд на Хольта и Толстяка.

— Джордж, что этот тип столько болтает? — спросил Толстяк.

— Ты, Джек, не поверишь, когда узнаешь, — ответил Жеребец.

Толстяк пододвинулся ближе к Жеребцу и спросил, сердито нахмурив брови:

— Что он такое тебе сказал, Джорж?

— Он считает, что мы не должны относиться к нему как к пленному…

— Что?! — завопил изумленный Толстяк. — Быть не может…

— Факт!

— Послушай! — забеспокоился тот. — А может, он ненормальный?

— Нет, — сказал Жеребец, — говорит, что он антифашист.

— Ну и что с того? — разозлился Толстяк. — Откуда мы, к черту, можем знать, что он антифашист? Ведь у него на лбу не написано! Пусть не делает из нас идиотов. Скажи ему, Джордж…

Жеребец обратился к пришельцу и процедил сквозь сжатые зубы:

— Ты, круглый идиот! Что ты себе вообразил?..

Солдат посмотрел на них с удивлением.

— Что плохого я сказал?

— Не делай из нас кретинов! — взорвался Жеребец. — Мы, американцы, не такие дураки, за каких вы нас держите!..

— Я совсем так не считаю, — заверил перепуганный солдат. — Ведь я не сказал ничего такого…

— А откуда, черт побери, мы должны знать, что ты антифашист? — оборвал его Жеребец на полуслове. — У тебя что, на лбу написано, а?! Так теперь может сказать любой подлец…

— Может, — согласился пришелец.

— Зачем тогда весь этот разговор?!

— У меня есть доказательство, — сказал он. — Я не бросаю слов на ветер…

— Ну, покажи! — сказал Жеребец недоверчиво. — Посмотрим…

Солдат опустил беспомощную руку и молча принялся шарить в верхнем кармане гимнастерки. Они догадались, что он ищет доказательства сказанному минуту назад, и с интересом выжидали, когда он покажет, например, какой-нибудь документ, который мог бы неопровержимо их убедить, что он на самом деле искренний противник фашизма. Ждать пришлось довольно долго, пока наконец он не нашел то, что искал, и, когда они увидели в его пальцах маленький, плотно скатанный бумажный шарик, все трое удивленно переглянулись, думая, что он хочет посмеяться над ними. Однако он совершенно не обращал на них внимания, целиком поглощенный тем, что отыскал на дне обшарпанного и вытертого мундира; развернув пальцами этот шарик или, может, трубочку, он протянул им что-то в руке, и тут они с изумлением увидели красную пятиконечную звезду со скрещенными серпом и молотом в центре.

— Не все немцы сплошь фашисты, — сказал серьезно солдат. — Мой сын погиб в концентрационном лагере. Это все, что осталось после него…

Жеребец удивленно глянул на Толстяка, а потом перевел взгляд на солдата.

— Вы тоже коммунист? — спросил он.

— Да.

— В данную минуту мы ничего не можем сделать для вас, — сказал Жеребец. — Вы должны пойти с нами на сборный пункт. Там посмотрим, что удастся придумать…

— Я ничего не прошу у вас…

— О’кэй!

— Я говорю об этом только для сведения.

— Тем лучше, — сказал Жеребец. — Все ясно…

Толстяк хлопнул Жеребца по плечу и сказал:

— Ну, тронули! Пошли отсюда…

Он зашагал впереди, за ним двинулся Хольт, рядом шел новоприбывший солдат, Жеребец замыкал группу. Шли медленно, местность была неровной, вся в рытвинах и крутых холмах, которые раненый солдат преодолевал с заметным трудом. Каждый энергичный шаг или резкое движение отзывались в нем болью, и тогда он с искаженным лицом неожиданно приостанавливался, обливался потом, пережидал с минуту, как бы набирая дыхания, но, подгоняемый окриками Толстяка, который все больше раздражался их медленной ходьбой, неуверенно, согнувшись, двигался дальше на дрожащих от слабости ногах.

Хольт прекрасно видел, что происходит с его товарищем. Он догадывался, как тот должен страдать, но, несмотря на это, не мог заставить себя ни сделать дружеский жест, ни произнести слово ободрения. Теперь он смотрел на своего соотечественника недоверчиво, враждебно, с холодной отчужденностью и совсем не удивлялся раздражению американцев, оя сам был взбешен тем, что через каждые несколько метров они то и дело застревали. Возможно, он злился еще и по другой причине — ему вдруг вспомнилось все, что он слышал до сих пор о коммунистах, и, когда он об этом подумал, присутствие этого человека показалось еще более обременительным и невыносимым. Наконец он пришел к выводу, что теперь, после поражения Гитлера, право голоса могут получить именно такие, как этот раненый солдат, и это лишило Хольта покоя и всякой радости от спасения.