Николай Байтов - Любовь Муры

При этом разговоре у него же в кабинете был его помощник, знающий меня давно и прекрасно относящийся ко мне, но он стоял вытянувшись и не дышал (с 2-мя-то ромбами!). Только по выходе из кабинета, когда у меня хлынули слёзы, он очень нежно успокаивал меня и советовал: «когда начальство ругает, всегда молчите, хоть как бы несправедливо оно было!» Я попросила его оставить меня в покое.

Под впечатлением происшедшего я снова написала Тане. Переезд в Москву, конечно, трудно выполним, но всё же я всё сделаю для этого.

Голубка, как довольна я, что Вы можете спать без наркоза! — и попробуйте совсем отойти от него. Вашу клятву о Василии смотрите сдержите. Иначе мне будет горько и очень неприятно за Вас.

Только потому, что Вы так заострили вопрос перехода на «ты», я не могу теперь и сама перейти к этому местоимению, хотя к нему стремлюсь и сейчас. — Посылаю Тебе свою любовь и нежность. Твоя Мура.

[ В первом случае «Тебе» написано поверх «Вам».]

1/IV.

Мой дорогой, мой ненаглядный Ксенёчек! Шлю тебе свой привет и свою любовь.

Ты, родная, в течение 3-х дней не писала мне. Чтобы не огорчаться отсутствием твоих писем, я стараюсь приучить себя не ждать их. Но мне это плохо даётся.

Мне же никак не писалось. Много перенесла нехорошего и только обидно, что в основном ведь из-за денег я переношу, в данном случае, такие огорчения. В политотделе стараются смягчить резкость разговора начальника со мной, «успокаивают», что он со всеми так говорит и незачем мне обижаться и только не надо противоречить. Иду на большую ломку и решаю выезжать отсюда. Из Москвы всё нет ответа. Если ещё дней 10 не получу, обращусь в Ленинград, но бог мой, там без тебя я совсем завяну. Как бы в Москве я ни тосковала по Киеву, — твоё присутствие мне всё смягчит, а в Ленинграде я буду страшно одинока, и это чувство будет ослаблять и отвлекать от борьбы за жизнь…

Моя родная, моя любовь к тебе не может иметь аналогий (я холодна к своему брату, и это вызвало у тебя аналогию…). Свою привязанность к тебе я унесу с собой в могилу (это звучит как-то сентиментально, но чувствую я только так). Вот только ты не расцени моих иногда сумбурных, порывистых и может быть необдуманных поступков не так, как они исходят. Я хочу этим сказать, что иногда я вдруг в минуты какого-либо аффекта проявляю совсем не свойственные мне поступки. Ты мне постарайся их извинить. Обо всём этом я говорю авансом. В таких случаях всегда нужна договорённость, никогда с близкими, дорогими сердцу людьми не надо молчать там, где есть хоть налёт сомнения. Всегда в самом начале следует выяснить…

Большим удовлетворением является для меня твоё отношение к В. Очень хорошо, что отсутствие желания «молодиться» вносит такое умиротворение. Я добиваюсь и от себя такого «отрешения». Необходимо только в дальнейшем сохранять подтянутость в манере одеваться. Мне очень трудно сохранять её, но пока что я тянусь.

Вчера мы договорились с мамой о том, что ей удобней получать от нас, детей, помощь (рублей 50–70 от каждого) и жить одной. Она находит, что ей такая жизнь будет удобней во всех отношениях, переедет она тогда в Жмеринку. Только бы она пожила ещё хотя бы года 3. Как мечтает она завести пару курочек и пожить в вишнёвом садике!.. У неё опухоль в животе, как только она сможет выходить, я поведу её в рентген-кабинет. С братом я ни о чём не поговорила. Первая не хотела начинать разговора, а он не догадался — так и уехал, я с ним не попрощалась — ушла из дому… Да, забываю написать — имя, отчество мамино — Ефросиния Сидоровна.

Завтра при наркоме (т. Затонский) нас, 4-х зав. образцовых учреждений (в том числе и Юлька, помнишь, я тебе говорила о ней) даём информацию о своей работе для утверждения их в т. зв. «титульные списки» страны. Я ещё плохо подготовила материал. Устаю чрезмерно, и голова с трудом встречает и оформляет мысли. Такие минуты отупения меня пугают — ведь свежесть головы, способность говорить, писать — это же мой хлеб. Мне ещё надо напрягаться лет 9–10, а там Иду выращу, и не будет такой лихорадки. Труд же свой (какое счастье!) я по-прежнему люблю и горю в нём. Читала ли ты передовицу («Правда» от 28/III) о «Дошкольном воспитании»? У меня радостное дело, но беда в том, что мы ещё не умеем организовывать и упорядочивать своё время…

[ Между 1 и 4 апреля. Начало письма (три страницы) отсутствует. ]

Местами в этом письме ты досадно сбиваешься с взятого тона и появляющееся «Вы» заставляет морщиться. Но всё же, если и сейчас чем-либо обращение это вызывает неудобство, неловкость — отходи от него.

Мне не нравится, что тебе снился В. Неужели ты ещё думаешь о нём? Есть много ненужного в этой связи — повторяться не буду — и необходимость отбросить его мне очевидна…

Солнышко моё рыжее, если когда-либо и улыбнётся мне вдруг жизнь — почему ты должна отойти от меня? Тогда я не хочу этой «улыбки», без тебя она будет гримасой…

Нет, не удастся мне переехать в Москву! Под Москву, из-за Идочки, не хотелось бы. Таня упорно молчит. В Ленинград ещё не писала. Через несколько дней начну писать туда. Но как не хочется строить планы на город, где не будет тебя. Разве что, живя в 2-х этих городах, мы смогли бы чаще встречаться. Там я тебя не стеснялась бы и приглашала бы к себе.

После моего доклада (я видела кругом внимательные лица, улыбки) я особенно ясно почувствовала, что выехать из Киева мне не так легко. «Меня ласкают при дворе» — Наркомпрос говорил о «блестящих образцах» моего «талантливого» руководства работой. Обольщаться всё же нечего, достаточно в чём-нибудь споткнуться и я почувствую горечь щелчков.

Вчера по окончании своего короткого доклада и после resume руководства я хотела идти к Проценко (я написала, что буду или 1-го или 4-го), но позже охватила тоска и я, воспользовавшись машиной комиссара, уехала домой. Постараюсь 4-го быть у него. Почему избегаю этого визита? Я его не люблю, быть близкой ему без любви противно. Вспоминая свои корчи (я буквально извивалась от них) после таких экспериментов, вернее, зная цену этим мукам, я не могу теперь идти на них. Единственный человек, кого бы я могла допустить к себе (также без любви, по привычке) — это Пётр. А помнишь ли, что я говорила с месяц тому назад? Как он омерзителен был тогда?! Что за патология. Моя родная, не думай, что вопросы этого порядка мучают меня. Мне сейчас покойней, чем было в начале марта, но всё же ненормальность такая иногда ощущается. А в общем, слишком много внимания уделяю в письмах этой стороне. И если ты решишь, что я, сжигаема страстью, ищу объекты, — ты ошибёшься… Пишу об этом, не стесняясь тебя, и радуюсь этому — ведь я ни с кем так откровенна не была. С Петром мы беседовали всегда «оголённо», но, конечно, о др. своих партнёрах я прикусывала язык. Сейчас, чтобы не лицемерить, говорю тебе — будь он здесь, моё «падение» (как звучно это слово по-французски: la chute!) было бы очевидно. Этим я создала бы только осложнения для своего ухода, ибо ни одной минуты не думаю, что возможна моя дальнейшая жизнь с ним.