Тарьей Весос - Ледяной замок

Их фигуры почти слились с темнотой. Шагов не было слышно. Лишь дыхание. И, может быть, стук сердец. Они стали частицей загадочных ночных движений, легких, как дрожание длинных нитей.

Я боюсь темноты? Светлые трубачи зашагали по обеим сторонам дороги.

С кого снят обет?

Ни с кого, но…

Нет ликующего прыжка обратно к другим: вот и я! Ни с кого обет не снят. Но в жизнь как будто вторглись трубачи.

Это словно капля и ветка. С голой мокрой ветки срывается прозрачная капля и падает в оседающий тяжелый, сырой снег. Сугробы тают, а в них черная полоска — полоска черных жучков, которая пронизывает волнистый слой снега, бежит вместе с ним через холмы и долины. Странное воспоминание: на десятки километров ливнем сыплются черные жучки темной теплой ночью между волнами холодов. А сейчас все превращается в ручьи талой желтой воды или в тихие желтые лужи.

Эй, Сисс!

Далекий крик. Голос как из другого мира.

Я сейчас словно капля и ветка. Не знаю почему. Но я живу.

С меня сняли обет, но я не чувствую себя свободной. Меня все-таки что-то гнетет. Не могу объяснить что.

И вдруг события, неожиданные как пожар. Мать, снова оживленная:

— Сисс, у меня к тебе будет поручение, ты сходишь после школы?

— Хорошо.

Почему теперь все стало иначе? Что они увидели? А может быть, мне это только кажется?

Она идет по маминому поручению. Вокруг все голо. Изморось, ветер. Как сегодня было в школе? Не знаю, я потеряла опору. Подбежать к ним не могу. Обет мой был мне опорой — опорой прочной, хотя и жестокой. Теперь же ее не стало, и я не знаю, как мне быть. А когда вечерний воздух пахнет весной, я совсем ничего не знаю.

Внезапно за спиной Сисс возникает человеческая фигура.

Сквозь дождь и ветер на дорогу выходит подросток — знакомый ей соседский сын. Он тепло одет, пот катится с него градом. Сисс постепенно приходит в себя от испуга.

— Это ты, Сисс, — сказал он и, как ей показалось, просиял. — Как я рад, что наконец выбрался на дорогу. Я поднимался вон по тому северному склону, а снега там по колено, вязнешь в нем, как в болоте.

Сисс ответила ему улыбкой.

— Далеко ходил?

— Очень. Но в других местах снег уже сошел. Я к реке ходил.

— К самой реке?

— Да. Она уже вскрывается.

Ей стало ясно: кто-то еще продолжает поиски, На нее накатила волна нежности.

— А на озере лед еще держится?

— Да, — ответил он односложно, словно оборвал себя.

Но Сисс хотелось знать больше.

— Он все такой же?

— Такой же.

— Но долго он, наверное, не продержится?

— Да, вода в реке сильно поднялась и поднимется еще выше. Какой он хороший, этот парень, как она ему благодарна за его тяжелый путь. Это, должно быть, видно по ее лицу.

— Гул далеко слышен, — вдруг разговорился парень: односложно он отвечал только на ее вопросы. — А лед, знаешь, даже издалека виден.

— Вот как.

— Да, и с горки тут неподалеку его тоже видно, так что если хочешь взглянуть…

— Не хочу.

Молчание. Оба хорошо понимали, что говорят о пропавшей Унн.

— Слушай, Сисс, — неожиданно произнес он с теплотой в голосе.

Что еще? — подумала она.

— Я собирался, когда встречу тебя, сказать кое-что, — начал было он и замолк. Потом неуверенно продолжал:

— Ничего теперь не поделаешь, Сисс.

Вот они, эти слова. Яснее не скажешь. Сисс не ответила.

— Подумай об этом.

Да, яснее не скажешь. Он прямо коснулся тонкой, натянутой до предела струны в ее душе, но, странное дело, она не ощущает той боли, что прежде, в ней не поднимается протест и возмущение. Напротив, его слова ей приятны.

Тихо, почти шепотом, она сказала:

— Откуда тебе это знать.

— Прости меня, — ответил он. — А у тебя ямочки, — добавил он, помолчав.

Она стояла, слегка запрокинув голову, капли дождя текли у нее по лицу, некоторые скатывались в ямочки на щеках. Она отвернулась.

Пусть он не видит, как она покраснела. Как ей радостно.

— Пока, — сказал он, — пойду домой, переоденусь.

— Пока, — ответила Сисс.

Идти им было в разные стороны. У него был свой круг друзей, далекий от ее круга. А сам он был крупный, почти взрослый парень.

Неужели все оттого, что он сказал насчет ямочек?

Да. Она знает, что, в общем, именно оттого. И значит, еще кто-то ходит по берегу реки, ищет Унн и усталый возвращается домой. Ходит в одиночку. Продолжает бессмысленные поиски, хотя тетя ее уехала. Была пора снега, была пора смерти, была пора запертой комнаты — и вдруг все это отодвинулось куда-то далеко, у тебя темнеет в глазах от радости из-за того, что какой-то парень говорит: у тебя ямочки…

По обеим сторонам дороги шагают трубачи. Ты идешь быстро-быстро, и тебе хочется, чтобы дорога не кончалась.

Но дорога кончилась, Сисс вернулась домой слишком рано, по ее лицу еще было видно: что-то случилось.

— Хорошо на дворе? — спросила мать.

— Хорошо? Ветрено, и дождь идет.

— И все же хорошо, правда?

Сисс украдкой взглянула на мать. Нет, больше ни о чем спрашивать не будет.

Мать больше ни о чем не спрашивала.

Холодные как лед молнии вылетают из всех трещин замка, бьют в пустынную землю, бьют в небо. День идет, меняется их форма, их направление, но одно остается неизменным: где бы ни находилось солнце, замок шлет молнии в его сторону. Птица, совершающая здесь свой извечный полет, рассекает их своими стальными крыльями. Проносится мимо замка, не приближаясь к тему.

Молнии ни в кого не направлены, ледяной замок просто шлет лучи из своих ломаных залов. Это — игра, которую не видит ни один человек. Люди здесь не бывают.

Замок испускает молнии, и птица еще жива.

Игра, которую никто не видит.

Ей осталось длиться недолго. Замок обречен, он рухнет. Что станется с птицей, никому не известно. Когда замок обрушится, она взмоет в небо в диком испуге и превратится в крохотную точку.

Солнце поднимается быстро, лучи его становятся теплее. Вода в реке тоже начинает подниматься. На ее черной, плавно скользящей поверхности закручиваются желтые и белые жгуты, она все смелее лижет ледяные кружева, окаймляющие берега. Наконец она с гневным ревом устремляется в замок пенным водопадом. Замок начинает сотрясаться, это — первое предвестие его крушения.

Солнце светит с каждым днем все сильнее. От его тепла блестящий зеленый лед белеет. Прозрачные залы и купола мутнеют, словно их заполняет пар. Они прячут то, что находится в них. Натягивают на себя покрывало и скрывают все под ним. Замок окрашивается в белый цвет, поверхность его начинает рыхлеть, но внутри лед все еще твердый как сталь. Из замка больше не летят молнии, он тихо светится, белее, чем прежде. Гигантский ледяной замок, единственное белое пятно на буроватой земле, спрятался под покрывалом и запер свои ворота, готовясь к концу.