Антонио Табукки - Из сборника «Девушка в тюрбане»

Началась игра, как в книге про Кармиллу. Наконец у меня появилось дело, и я перестал слоняться весь день по гостиной. Но следующий день вопреки ожиданиям прошел не так уж увлекательно: мне надо было просто ни на миг не упускать из виду Чече, и пусть я великий посланник жрицы Мелузины, а он — дьявольский прислужник Матагот, но все равно он оставался котом и вел себя как глупое домашнее животное, в котором не было ничего таинственного. Все утро он дремал в своей корзинке, и мне пришлось то и дело заглядывать на кухню и вертеться поблизости, возбуждая подозрения этой дурехи Флоры, опасавшейся за варенье, под строгим присмотром хранившееся в буфете, — очень нужна мне эта засахаренная мерзость! Ближе к полудню Чече соизволил вылезти из корзинки, а Флора, видно не таившая обиды, налила ему в мисочку молока, и он принялся облизывать ее края, брезгливо, точно балованный ребенок. И дальше тоже вел себя как нормальный котенок, без тени чертовщины — ложился на спину и, перекатываясь с боку на бок, ловил когтями некий воображаемый предмет. Перед обедом Клелия обещала ненадолго сменить меня, но слова не сдержала, а я, дожидаясь, покорно сидел на диванчике у входа, якобы читая детскую энциклопедию, и поглядывал то и дело на кухонную дверь. Наконец Флора накрыла стол и позвала всех к обеду, тетя Эстер принесла из сада герань и поставила ее на консоль у входа, и тут в кухне раздался резкий металлический звонок с верхнего этажа. Я уже знал, что это означает, тетя Эстер — тоже; и в самом деле, Флора спустилась помрачневшая: синьорине Клелии нездоровится, она будет обедать у себя в комнате, тетя Эстер со вздохом склонилась над тарелкой, а я разложил на коленях салфетку. Обед прошел, как обычно, в молчании. Среди прочего подали дыню с ветчиной, дыня оказалась такой сладкой, что я охотно умял бы еще кусок, тетя Эстер же, наоборот, жевала свою порцию неохотно, резала дыню на крошечные кубики и подносила их ко рту невероятно медленно, уставившись на скатерть отсутствующим взглядом. Потом она встала и сказала, что пойдет немного отдохнуть и мне бы тоже лучше не выходить: солнце слишком жгучее, это плохо действует на пищеварение, встретимся за полдником, в шесть. Флора, закончив греметь посудой, вышла на заднюю веранду — наверняка уселась там в шезлонг, где любила дремать в жару. Часы пробили два, день — пронизанное цикадами море света и тишины — был в самом разгаре. Я опять стал думать, не написать ли папе, чтобы за мной приехал. А вдруг он не ответит? Вдруг письмо вернется обратно с пометкой «адресат выбыл»? Что тогда скажет Клелия? Небось наплетет Бог знает что, дескать что мой отец не чета ее папочке, куда ему до Константина Драгацета, который в ответ на ее мысли даже прислал ей слепок своих ног, а мой и на письмо не ответил, в общем, совершенно недосягаем. Что за ерунда! Почему это папа мне не ответит? Конечно, ответит. Немедленно выезжаю за тобой, трусишка, ясное дело, этот дом — не для тебя, выезжаю в субботу первым же поездом, даже нет, куплю-ка я красную «априлию», какую ты видел возле купальни «Андреа Дориа», — я знаю, тебе нравится эта модель и ты ждешь, что рано или поздно я на такой приеду, — ну вот, стало быть, куплю красивую машину и мигом за тобой прикачу. А не получится в эту субботу — ну, значит, в следующую или через одну, так что не бойся, рано или поздно прибуду. Тут из-под кухонной двери вылез Чече и огляделся. Судя по всему, что делать дальше, он не знал; я и бровью не повел, притворился, что сплю. Он погнался было за мухой, покружился вокруг себя, муху упустил, остановился на минуту, а потом направился к лестнице. Что, если он идет наверх? Меня даже пот холодный прошиб. Я представил себе, что бы тут началось, как закричала бы Клелия, возможно даже, у нее бы снова приступ случился. Коту надо помешать. Но тронуть его я не мог. Клелия сказала ясно: прикоснешься — разрушишь чары, к тому же это очень опасно. Но Чече, слава Богу, возвратился назад, потерся о лестничный половик, попробовал на нем когти и завертелся юлой, ловя себя за хвост. Потом в три прыжка добрался до наружной двери и выскочил в парк. Я двинулся следом не столько из любопытства, сколько от нечего делать: до вечера еще уйма времени, а папе писать не имеет смысла, ведь он рано или поздно все равно приедет на красной машине, он же знает, как мне этого хочется, ох, и зачем только была эта война?! Ладно, лучше не думать, живи в свое удовольствие, можно, к примеру, понаблюдать за глупым котом, ужасно глупым и потому смешным: прыгал-прыгал за мотыльком, забыв обо всем на свете, и наскочил на розовый куст. Это пришлось ему не по вкусу, и он сердито выгнул спину, будто обороняясь от собаки. Я зарычал — тихонько, чтобы не побеспокоить домашних, но он страшно испугался, и шерсть у него встала дыбом. Вот дурашка, такой крохотный, а делает вид, будто он настоящий взрослый кот! Внезапно он метнулся в сторону и кинулся к ограде. Я понял: удерет, и попытался его успокоить: Чече, Чече, иди сюда, кис-кис-кис, — но поздно: он пролез между изгибами кованой решетки и помчался прямо на дорогу. Дальнейшее разворачивалось передо мной с потрясающей неспешностью, будто в замедленной съемке. По правой стороне дороги спокойно ехал человек на «веспе»; Чече нерешительно замер у обочины, человек это заметил и на всякий случай выехал на середину, ближе к белой линии, и тут Чече бросился наперерез, но ровно на середине остановился, человек опять вильнул вправо, а Чече, помедлив, решил вернуться назад; в нескольких шагах от него мотоциклист, чтобы его не сбить, резко свернул, но все-таки задел, Чече, мяукнув, отскочил и пролез под решеткой обратно в парк, жалобно пища и приволакивая лапку, а человек поехал дальше, петляя, — хорошо еще, что никто не двигался навстречу, — потом выпустил руль, крутанулся вокруг себя (элерон, чиркнув по асфальту, высек целый фейерверк искр) и полетел в мою сторону, два-три раза перекувырнулся и приземлился у фонарного столба. Поднялся он почти сразу, и я понял, что ничего страшного, пожалуй, не произошло, хотя вид у него был — не приведи господи: брюки в клочья, колено вздулось, ладони в крови. Первой прибежала Флора, проснувшаяся от удара «веспы» о стену, она бросилась к человеку и повела его в дом, потом подоспела тетя Эстер, Клелия не показывалась: наверно, поглядев из-за шторы, почла за лучшее не спускаться, сидит и трясется у себя в комнате; я уже представлял, чего она мне наговорит.

Скажет, что опасность возрастает, что дела еще хуже, чем прежде, и надо поразить истинного виновника — другого выхода нет, к тому же суббота уже послезавтра. Ее худые руки с обгрызенными ногтями извлекли из-под кровати чемодан и теперь поправляли на странной кукле белый костюмчик с бабочкой. Ну что? — хихикнула она, нравится тебе? никого не напоминает? Вот именно, а теперь возьмем нитку, завяжем узелки здесь и здесь, повторяй за мной это слово — да не так же, глупый, надо уверенно, а то не подействует. И, наконец, булавка, которой она размахивала, словно кинжалом, выбирая, куда нанести удар: в глаза, в сердце или в горло, ты что посоветуешь? Да ничего я не посоветую, не хочу ничего советовать, эта игра уже не походила на прежние летние игры, в которые мы играли просто так, чтобы провести время.