Михаил Найман - Плохо быть мной

Меня будит голос Натана. Больные, как дети, смотрят ему в рот.

— Сейчас Миша и Гарри проведут с вами беседу об увиденном фильме, — механически выговаривает он фразу явно не впервые. Я придвигаюсь к Гарри. Беспрерывно тру глаза. Я очень надеюсь, что Гарри сделает, что требуется, один, без моего участия.

— Если вы решили заняться с кем-то сексом, — без выражения бубнит Гарри, — то обязательно подумайте, пораскиньте прежде мозгами. Поразмыслите, действительно ли вы этого хотите. И если уж решили, то обязательно-обязательно пользуйтесь презервативами. Добавь что-нибудь от себя, Миша.

Я смотрю на ничего не выражающие лица, и мысль, что люди, сидящие передо мной, в состоянии не только этим заняться, но и пораскинуть мозгами, представляется мне нелепой.

— Я не думаю, что знаю в этой области достаточно, чтобы кого-то учить, — шепчу Гарри.

— Но опыт-то у тебя был? — недоверчиво спрашивает Гарри.

— Был.

— Какой?

— Ну, например, меня только что бросила моя девушка…

— Понятно, — Гарри чешет в затылке. — Поделись этим с нашим классом! — оживляется он.

По нескольким лицам тех, кто расслышал наш разговор, вижу, что им тоже хочется, чтобы я поделился.

— Меня только что бросила Полина, — обращаюсь к классу. — Я был уверен, что наш союз будет длиться до старости. Самое удивительное, что и она вела себя так, будто это у нас навсегда. Думаю, поэтому я и был уверен, что нашему роману суждено длиться вечность. А потом она взяла и ушла к нему. Просто взяла и ушла! Прямо поразительно, с какой легкостью она это сделала. Иногда мне кажется, что она до сих пор меня любит, а что кувыркается с другим — это просто элемент чьей-то посторонней жизни.

— Отклоняешься от темы, Миша, — нервно предостерегает меня Гарри. — Это урок сексуального образования. Ты бы не мог поделиться с нами своим опытом подробно, в деталях? Какие меры безопасности нужно принимать. Сексуальная техника, в конце концов?

— Техника? Она говорила, что я лучший из всей тысячи молодых людей, которых она встретила в своей жизни! А потом услышал, как она говорит это же парню, который в лучшем случае лучший в том, чтобы заваливать спящих коров в хлеву у себя в Польше.

— Не переживай, — ободряет меня испанец с гигантской головой и кроличьими глазами. — Время пройдет, рана заживет.

— Ты так думаешь? У меня правда никак не получается войти в привычное русло после того, что случилось. Когда кончится занятие, давай сядем поговорим? Я нуждаюсь в твоем совете, я нахожусь в неуравновешенном психическом состоянии, мои нервы никуда не годятся. — Я с надеждой смотрю на его огромную голову и кроличьи глаза, которые как раз закрываются, он решил вздремнуть.

— Не по теме, Миша, не по теме, — опять ропщет сдавленно позади меня Гарри.

— Моя девушка меня бросила, — повторяю безнадежно. И с бешенством бормочу в ухо Гарри: — Уж кто-кто, а не я должен им об этом говорить. Мои последние отношения ничему меня не научили. Скорее я всему разучился.

— И все-таки, если ты пришел в класс, Миша, ты должен сказать нам что-нибудь более конструктивное, — безжалостно настаивает Гарри. — Сейчас Миша нам расскажет о корректных правилах сексуального поведения. — В классе воцаряется тишина, все лица так же неумолимы, как Гарри.

— Про любовь говорить можно? — спрашиваю его тихо.

— Наша беседа закончена, — хмуро обращается тот к аудитории.

За первый рабочий день я узнал о себе, о других и о жизни много нового. От девушки, которая стояла рядом в очереди на обед, я узнал, что у меня намного более грустные глаза, чем следует, но чтобы я не волновался, потому что ей такие как раз нравятся. От кассирши, которая мне этот обед пробивала, — что я высокомерный и, наверное, думаю, что я лучше других. От клиента, у которого практически не было черепа, так что казалась, что кепка сидит у него прямо на шее, — что этот мир вовсе не то, что я думаю, а коробка из-под ботинок, в которой его бабушка держит черепаху. Я узнал, что у одного из координаторов был роман с девушкой, с которой я стоял в очереди на обед, но теперь они расстались и он пишет об этом книгу. И что у Бешеной Бетси нет зубов и свою челюсть она хранит в сейфе вместе с бумагами и доверенностью на земельный участок в Луизиане.

Я узнал, что мою медсестру зовут русским именем Наташа. Что ее коллега Латиша подала в суд на город, наткнувшись рядом с дверью своего дома на рекламу шоколада с негритянкой и усмотрев в этом очевидный расизм. А самая юная из работающих здесь координаторов — девушка с волосами синего цвета и сережкой в языке — сообщила мне, что у Фриды уже пять с половиной лет не было интимных отношений. Потом эта девушка шепотом добавила, что она практически каждый день курит с друзьями в Вашингтон Сквер Парк, и что если туда загляну после семи, то практически точно с ней не разминусь.

Рабочий день подошел к концу. Весь персонал, включая Натана и Фриду, едет со мной в лифте. Гарри своим внушительным боком впечатал меня куда-то в самую глубь кабинки элеватора.

— Ты бы, Лиз, придержала свой язык за зубами, — бросает он в потолок лифта. — Думаешь, я не знаю, кому была адресована эта фраза? — Так и непонятно, к кому он обращается. — «Некоторые ходят в центр, чтобы секретно самим лечиться». Ты думаешь, я не понял, кого ты имела в виду? Я все понял! И у меня, между прочим, есть книжка, которую я читаю. Так что не такой я и глупый! Некоторые из страниц я даже вырываю, чтобы к ним не возвращаться.

В кабине лифта раздается хихиканье. Посмеивается даже Фрида.

— Тебе что, принести эти страницы? — грозно вопрошает Гарри неизвестного. — А еще лучше, принесу саму книжку, хотя еще не дочитал, и трахну тебя ею по башке, чтобы ты мне поверила!

— Успокойся, Гарри, — привычным голосом говорит Натан с той же интонацией, что с клиентами в центре. — Дыши глубже.

— Это нечестно, мистер Холдсмит! — начинает Гарри. — Лиз меня обидела! Это так обидно, Лиз! Я тебе это запомню.

— Держи себя в руках, Гарри, — безучастно советует Натан.

Все вышли из здания. Я так и не узнал, кто такая Лиз, но она должна была быть довольна.

После работы я не почувствовал, как обычно, что здешние улицы зовут меня и что Нью-Йорк мой город. Он как будто поблек, стал серым, немного как Москва моего детства.

— Миши? — окликнул меня кто-то из толпы.

Это Джамал, черный парень, с которым я проработал весь сегодняшний день и который за всю смену сказал единственную фразу вслед одному из координаторов — что ненавидит, когда мазафакас улыбаются и кивают тебе, а за спиной поливают грязью. В руках Джамал держал фили блант, из которой высыпал на землю табак.

— Миша, — подтвердил, поправив, я. — Меня зовут Миша.

Ему понравилось, что Миша.