Михаил Найман - Плохо быть мной

В ожидании прихода клиентов Гарри возится со служебным телефоном. Он аккуратно нажимает на кнопки аппарата и никак не может дозвониться, куда ему нужно. Джамал с угрюмым видом вертит в руках ручку.

— Наконец-то, — говорит Гарри и прижимает трубку к уху еще плотнее, как будто от этого зависит, соединят или нет.

Мы с Джамалом одновременно поднимаем головы, потом так же синхронно опускаем.

— Алло, — говорит Гарри в трубку, — я звоню по поводу скоропостижной смерти Биги Смолса [8] Речь идет о застреленном в Лос-Анджелесе бруклинском рэпере Notorious В. I. G. …

Пораженный, я вскидываю голову и начинаю строить вопрошающие гримасы бесстрастному Джамалу, по-прежнему занятому своей ручкой. Услышать такое я не ожидал.

— …и хочу сказать, — продолжает Гарри, — что мы все скорбим по этому случаю и молимся о его душе. — Гарри окидывает нас с Джамалом покровительственным взглядом. — Если могу чем-нибудь быть полезен, не сомневаясь свяжитесь со мной. Если вы располагаете информацией, где будут проходить похороны или еще какие-нибудь мероприятия в этой связи, то дайте знать. Еще раз: мы скорбим о душе покинувшего нас Биги и молимся за него, и если могу быть полезен, то не сомневайтесь со мной связаться. — Гарри вешает трубку.

— Они тебе что-нибудь сказали? — спрашиваю я.

— Я говорил с автоответчиком.

— А почему ты не оставил номер, чтобы они могли перезвонить?

— А я так позвонил. Просто, чтобы знали.

— Когда он умер? — Я впился в Гарри взглядом, словно речь шла об общем знакомом или коллеге.

— Был застрелен вчера в Лос-Анджелесе. К его джипу подъехал «шевроле», и какой-то черный открыл по его машине огонь. Биги принял четыре пули в грудь. Его даже не успели довезти до госпиталя. Тупак был застрелен точно так же год назад. Параллели не усматриваешь?

— В смысле?

— Все, у кого есть глаза и уши, знали, что оба ниггера ненавидели друг друга. А все, кому знакомо слово «рэп», уверены, что когда грохнули Тупака, там подсуетился Биги.

— Мазафакерс явно перегибают палку насчет того, кто настоящий, кто не настоящий в хип-хопе, — пробурчал Джамал. — Анализ, кто реальный в рэпе, зашел так далеко, что ниггеры стали убивать друг друга не только в рифмах, но и в жизни.

— Привет как тебя зовут? Меня зовут Даниэлла, — нарушил тишину до боли знакомый голос.

Клиенты вернулись с прогулки, и класс в момент заполнился галдящими людьми, которые были гораздо веселее и счастливее обычных.

Даниэлла стоит напротив Джамала и смотрит на него снизу вверх. Ее живот уперся ему в пах.

— Привет, меня зовут Даниэлла.

— Отойди от меня, Даниэлла! — требует Джамал, но глаза его светятся счастьем.

Он явно оживился с приходом больных. До этого мрачный и неразговорчивый, теперь он весело болтает с клиентами и с удовольствием отвечает на их бессмысленные вопросы.

— Иди сюда, Миша! — весело приказывает он мне. В руках он держит картонку, в которую клиенты упаковывают кассеты во время работы. — Держи! — энергично вручает ее мне. — Ты знаешь, что все ребята-каратеки, которые разбивают кирпичи, начинали свой путь с картонок? — Он становится в стойку и что есть силы лупит по картонке кулаком. — Черт, не пробивается дырка, — запальчиво говорит он и бьет еще раз.

Я держу картонку и сотрясаюсь от ударов. Сумасшедшие столпились вокруг, они захвачены действием. Нам всем гораздо веселее, когда они здесь.

— Алло, я звоню по поводу скоропостижной смерти Биги Смолса, — заунывно вещает Гарри в трубку. — Еще раз хочу сказать, что мы все скорбим о душе покинувшего нас Биги и молимся о нем, и если я могу быть полезен…

— Не хочешь подойти ко мне спросить, как меня зовут, Даниэлла? — хихикая, спрашивает Даниэллу лупоглазый сорокалетний подросток в клетчатой рубашке.

— Ты меня не интересуешь, — высокомерно бросает она.

— Может, ты хочешь спросить, как зовут нашего нового координатора? — тычет он в мою сторону пухлым пальцем.

— Он меня тоже не интересует.

— Успокойся, Даниэлла, — говорит лупоглазый, хоть она и так совершенно спокойна. — Веди себя спокойно.

Я вижу, что это такая игра, в которую играют абсолютно все, — ждать, пока Даниэлла подойдет, а потом получать удовольствие, требуя от нее отойти и успокоиться.

— Что вы за мужики? — обдает презрением всех набившихся в комнату Даниэлла. — Женщине нужен мужчина, а не гусеница. Вы мне смешны! Вы все стая воробьев! — Она гулко гогочет смехом, которого не бывает на этой планете. Хохочет и не может остановиться. — Это у вас называется мужчинами? — гогочет гулким рокотом, доносящимся из подземелья.

— Перестань, Даниэлла, — говорит парень с расческой и зеркальцем на шее, довольный, что и на его долю выпало произнести эту фразу.

— Ну вот, сейчас она упадет, — озабоченно говорит лупоглазый, глядя на нее со знанием дела.

— Хо! Хо! Хо! — гулко отдается Даниэллин смех во всех углах комнаты.

— Долго ей на ногах точно не удержаться, — говорит парень с расческой.

Даниэлла грузно падает на пол. Она такая толстая, что ей не больно. Мы пытаемся поднять ее втроем с Джамалом и Гарри — и не можем. Впятером — и не можем. Пытаемся поднять ее всей командой — и не можем.

Иду сообщить Натану. Теперь все руководство собралось над валяющейся на полу Даниэллой и обсуждает, что делать.

— Может, подойти к ней слева? — участвую и я советом.

— Михаил, идите одевайтесь, — холодно ставит меня на место Натан. — Забирайте своих на прогулку.

Идем по Хадсон-стрит группой в десять человек. Идти по Хадсон-стрит — уже само по себе историческое событие. А идти по ней городским служащим — заметный штрих в истории подходящего к концу тысячелетия. Рядом со мной вышагивает статный координатор Хелдвиг. По тому, как он одет, как расчесаны его усы, по выражению его глаз естественно предположить, что он состоит на большой должности в респектабельном издательстве, где он плейбой и любимец женщин. Зачем он устроился в центр? Меня подмывает спросить, но он держится с таким достоинством, что я не осмеливаюсь.

По правую руку от Хелдвига тащится существо. Беззащитное, руки как спички, оно не может за себя постоять. Оно абсолютно безумно — его голова не больше воробьиной. Но в этой голове засело одно: оно может пожаловаться. Все это знают, не любят его за это и немножко боятся.

Я перегораживаю путь машинам, клиенты вереницей переходят через дорогу, я ощущаю прилив гордости оттого, что выкинул такое в самом Нью-Йорке, и мысленно записываю это как очередную славную страницу биографии. Переходим Хьюстон стрит и с шумом заваливаемся в сквер недалеко от Седьмой авеню. Люди на скамейках, белые воротнички на обеденном перерыве, оснащены сэндвичами и пластиковыми стаканами с кофе. Клиенты рассеиваются по скверу. Офисные работники невозмутимо продолжают читать газеты. На свете нет ничего, кроме финансовых новостей у них под носом и сэндвичей в руках. Интересно, эта непробиваемость присуща и другим городам или единственному на планете Нью-Йорку?