Корбан Эддисон - Слезы темной воды

Хьюитт сделал пометку в блокноте.

– Это его точные слова? «Ты хочешь умереть?» – Квентин кивнул, и он спросил: – Ты помнишь, когда он это сказал?

Квентин снова затеребил край одеяла.

– Тогда подплыла лодка… Нет, это было… в другой раз… Рядом стоял корабль… Он разозлился… Он хотел, чтобы они… отошли… Я не… Я не помню, когда это было.

Почувствовав возбуждение Квентина, Хьюитт заговорил еще более мягким голосом:

– Это было днем или ночью?

Квентин закрыл глаза и сжал зубы, пытаясь в уме сложить мозаику. Несколько секунд прошли в молчании, потом, без предупреждения, он свесил ноги с края кровати и встал. Сначала он покачнулся, но оперся на стенку и замер, отказавшись от помощи Ванессы. Она как ястреб наблюдала за ним, пока он обходил кровать, опасаясь, что он может упасть. Но он устоял на ногах и продолжал делать шаги – такие же неуверенные, как его речь, – пока не остановился у окна и не взглянул на зимнее небо. Потом Квентин прикоснулся к стеклу и повернулся к Хьюитту:

– Я не знаю… днем это было… или ночью. Когда вспомню… сообщу вам.

Исмаилу снова приснился сон. Он увидел плац, раскаленный полуденным солнцем. Земля под ногами марширующих бойцов «Шабааб» искрилась, словно пустынный кварц. Небо было настолько чистым, что казалось, будто его выкрасили голубой краской и покрыли солнечным лаком. Он стоял в строю с остальными, в основном мальчиками, но было там и несколько девушек. Юсуф слева, Ясмин справа. Контраст между пятнадцатилетним братом и семнадцатилетней сестрой не мог быть более разительным. Со следами слез на лице, сгорбленный, Юсуф напоминал старика. Ясмин же стояла, как принцесса-воин, – голова высоко поднята, глаза горят презрением.

Одета она была в свободную золотистую абайю , и неудивительно, что Наджиб заприметил ее с другого конца лагеря. Все остальные девочки были с ног до головы закутаны в черное. Черный был самым безопасным цветом для женщины в Могадишо, но Ясмин не было дела до черно-белой палитры исламистов. «Всевышний сотворил мир разноцветным, – любила говорить она. – И женщина должна напоминать об этом».

Она и глазом не моргнула, пока Наджиб – в развевающемся на ветру головном платке и дизайнерских солнцезащитных очках – разглядывал ее. Она смотрела прямо вперед, глаза ее сверлили дыры в бойцах «Шабааб», которые напали на школу, убили их отца и трех учителей, затолкали в свои машины учеников, сколько поместилось, и привезли их в лагерь как «новобранцев».

– Как тебя зовут? – спросил Наджиб под шум истребителей.

Ясмин не ответила.

– Ты глухая? – сердито гаркнул Наджиб. – Не слышишь меня? Девочка не имеет права не уважать мужчину.

Когда Ясмин ответила, ее тон был проникнут горечью:

– Убивать истинно верующих тоже запрещено, а ты убиваешь праведных не задумываясь.

Наджиб уставился на нее, думая, как ответить. Наконец губы его сложились в дьявольскую улыбку. Он повернулся к солдатам и засмеялся.

– А девчонка религиозна! Это хорошо. – Его люди тоже рассмеялись. Он снова обратился к Ясмин: – Я убил многих людей. Кто из них был праведным?

Имя отца она произнесла с большим почтением:

– Адан Ибрахим Абдуллахи.

Лицо Наджиба сделалось убийственно серьезным.

– Адан Ибрахим Абдуллахи. Он был изменником, врагом муджахидин . Его предупреждали, но он не раскаялся. Я приказал его убить.

И вдруг вся непокорность и вся горделивость покинули Ясмин. Плечи ее поникли, она тихо заплакала.

– А ты ему родня, верно? – сказал Наджиб, взяв ее за подбородок. – Да, я вижу сходство. Ты его дочь.

Ужас овладел Исмаилом. Ему захотелось немедленно вмешаться, но он знал, что этим он только навлечет на них еще большую опасность. Он слышал рассказы о Наджибе, которые шепотом передавали из уст в уста люди в Могадишо. Кое-кто называл его Азраилом – ангелом смерти. Кроме Ахмеда Абди Годане, неуловимого эмира «Шабааб», во всем Сомали не было моджахеда опаснее.

– Как тебя зовут? – прошипел Наджиб.

– Ясмин Адан Ибрахим, – наконец призналась она.

Наджиб снова улыбнулся:

– Ха! Ты поступаешь мудро, говоря мне правду. – Он взял ее за руку. – Пойдем. Я покажу тебе праведный путь.

– Нет! – воскликнула она, пытаясь вырваться. – Отпусти меня!

Но Наджиб только крепче сжал пальцы. Он вытащил ее из строя в тот ад, что творился на плацу. Исмаил увидел, как она повернулась и закричала ему, увидел, как трепещет ее платок на ветру. А потом в одно мгновение ее не стало.

Вздрогнув, Исмаил проснулся и не сразу понял, где находится. Истина пришла ему с ощущениями: грубое одеяло на коже, твердый матрац, давящий на спину, бетонные стены, указывающие границы его камеры. Он в Америке, в самом охраняемом блоке Чесапикского исправительного центра, в руках системы правосудия, из которых ему никогда не выбраться.

Он слез с кровати и встал на холодном полу лицом на восток. Точного времени он не знал, но освещение еще не включили, а значит, еще не было шести утра – времени фаджра [38]. Он по памяти проделал все необходимые движения и произнес такбир , складывая руки на груди, кланяясь и прикасаясь к коленям, становясь на колени, припадая к полу и прижимаясь к нему лбом, потом сидя, подогнув ноги и цитируя суру Аль-Фатиха, снова вставая, и так далее.

Покончив с ритуалом, Исмаил сел на край кровати и подумал о сне. Он всегда заканчивался вот так – Ясмин растворяется в толпе муджахидин . После этого он ее больше не видел. Однако было еще одно воспоминание, которое его всегда занимало: желтое пятно, мелькнувшее в «Ленд-Крузере», проезжавшем мимо, когда он целился в Саматара. Она видела, как он убил мальчика?

Он снова почувствовал стыд, как петлю на шее. Если видела, что она подумала? Она не могла видеть того, что было до этого: как командир привел мальчика к новобранцам, бросил его на землю и ударил ногой в живот; как один из бойцов «Шабааб» выбрал Юсуфа из строя и ткнул ему в руки АК-47, приказав убить дезертира; как Юсуф чуть не умер от страха; как Исмаил вышел вперед, забрал у брата автомат и разыграл представление для командира, прокричав «Аллаху-акбар» и направив автомат на Саматара. Так он спас жизнь Юсуфу.

Он яростно потряс головой и сосредоточил мысли на Ясмин. Куда повел ее Наджиб? На запад, в крепость Байдоа? На юг, в порт Кисмайо? Или в какую-нибудь затерянную во времени деревню пастухов и земледельцев? Наджиб почти наверняка сделал ее своей женой, потому что она была красива, а у командиров «Шабааб» было заведено предаваться удовольствиям с захваченными девушками. Но привел ли он ее в свой дом по всем формальным правилам никах [39]или использовал лазейку никах мисйяр – брака странника, – чтобы получить свое и потом выбросить ее, устно объявив о разводе и не взяв на себя никакой ответственности за ее будущее? После нападения на школу прошло почти три года. Все что угодно могло произойти. И все же Исмаил цеплялся за надежду на то, что Наджиб был слишком горд и слишком похотлив, чтобы отпускать такую добычу, как она. Исмаил был вынужден верить в это, потому что верить во что-то другое означало принять поражение.