Марина Вишневецкая - Вышел месяц из тумана

Когда гроб на табуретках во дворе летом поставили, дяди Юрина мама в нем со сплетенными руками лежала – не живая! Вика говорила, всех мертвых так в могилу кладут. А душа еще дней девять-десять или даже сорок кругом летает и видит все. Неграмотные люди раньше думали, что это – привидения, а на самом деле это – летающая душа. Потому так страшно на кладбище ходить. Вика говорит, одни бандиты поймали девушку, замучили, убили ее, отрубили ей ноги, потом поставили их перед дверью и записку написали: «Мама, я пришла домой». А Белкин рассказывал, что один мальчик не подозревал, что у него дедушка лунатик, увидел, как он ночью по бельевой веревке идет,– и умер от страха. А еще одна мать не любила своих детей…

Телефон звонит – совсем рядом.

– Я слушаю,– говорит за дверью папа.– Нет, не приходил. Что? Бред какой-то… Ну давай будем вместе искать.

Это – с работы. Там у них опять что-то сломалось, и надо искать – что! Сейчас он скажет: совдепия чертова!

– Татуль, ты не волнуйся. Ну сказал он тебе «честное пионерское» – это же для них сейчас!..

Мама? На другом конце – мама.

– Татуль, я не спорю. Хорошо. Найти в красной книжке телефон и сказать «от Вербицких». Я понял, понял.

И опять телефон звонит – за Дианиной дверью. Диана кричит:

– Кто? Жопа!– и хохочет вдруг.

Папа говорит:

– Добрый вечер. Я… Нам порекомендовали к вам обратиться Вербицкие.

Диана говорит:

– А больше ты ничего не хочешь?

Папа говорит:

– До завтра мы не можем ждать.

Диана кричит:

– Сам туда сходи! Был? Еще раз сходи!– и опять хохочет вдруг: – Ну ты меня, Фунт, заколебал! Ты че? У парня дизентерия! Не, я невыездная.

Папа говорит:

– Вы не имеете морального права!

Диана говорит:

– Я больше с козлами не тусуюсь.

– Тогда порекомендуйте нам кого-нибудь… Ну то есть, конечно, не лишь бы кого-нибудь.

– Пупок развяжется!

И тихо-тихо стало – оба молчат. У кого-то на плите картошка сгорела, как в лесу, только дыма не видно.

Папа радостно:

– Пишу! От Мирзоева.

Диана ехидно:

– Так ему кто игрушку купил – тот и папа.

– Огромное вам спасибо!

– А ху-ху не хо-хо?

Душа – это и есть я сейчас. Всех слышу, а меня – никто. Они все есть: ходят, говорят, а я их потрогать не могу. Хотя, конечно, тело еще мешает немного. И мокрятина липкая. А то бы улететь к морю и жить там – всей душой. Днем под водой жить, среди водорослей, рифов, а всю ночь смотреть на звезды, как спутники между ними медленно-медленно плывут. Это очень сложно – сразу отличить звезду от спутника. Особенно когда долго смотришь и уже все звезды тоже подрагивают. А ты все смотришь, смотришь и вдруг кричишь на весь двор, нет, на весь Афон – потому что явно же это падает наш корабль с нашими космонавтами. И тетя Айган и дядя Арсен сбегаются и над тобой смеются: «Э-э! Был бы корабл – программа бы „Врэмя“ сказал!» А ты кричишь: «Это он сейчас, сейчас упал!» А тетя Айган говорит: «Э-э! „Врэмя“ бы все равно сказал!» Шершавой ладонью по голове гладит и уходит. Цикады же позванивают в черноте, как электронный телефон за дверью директора: пилик, пилик – а там никого! Их в траве столько же, сколько звезд. И подрагивают они так же, просто их не видно. А звезды далеко, и их не слышно. Когда же папа с мамой наконец приходят из кино…

Дверь вдруг начинает хрустеть замком. Но подняться без рук, оказывается, невозможно почти.

– Я как почувствовал!– Это папа вышел на порог.– Мама уже не знает, куда бежать!– под локти схватил и сразу на ноги поставил.– Ей мальчики во дворе рассказали. Бред какой-то! В самом деле!– и то ли руки Сереже разжать хочет, то ли ждет, что все сейчас шуткой обернется.

И снова железный лязг – Диана в щель лицо просунула, потом и плечи – в своем халатике скользком.

– Слышу мужской разговор – дай, думаю, разживусь сигареткой!– и носом шмыгает, и ускользающий атлас обратно на плечо тянет.– Вот только узнала: у подруги муж час назад на машине разбился. Мне бы хоть бычок!

Бычок по гороскопу – это папа. Стоит и смотрит исподлобья.

– Да. Большое несчастье. Он сам был за рулем?

– Слушай, дай закурить. Ну, что ты?..– Диана то место ладонью трет, куда при ангине кладут горчичник.– Душа болит! Вина нет граммульки?

Папа принимается рыться в карманах, когда вдруг открывается лифт и из него – мама:

– Мне Вейцман сказал… Покажи руки! Я этого гипнотизера посажу! Ты помнишь его фамилию?

Хлоп! И никакой Дианы! Она только участкового милиционера и маму боится.

– Он мне до конца своих дней будет пенсию платить!– Мама на нервной почве кладет свою сумку на плиту и тоже начинает Сережины руки дергать, как будто это поломанный шпингалет в уборной.– Ты до Мирзоева дозвонился?

– Он твоих Вербицких еле вспомнил.

– Ты сказал, что мы две таксы платим?

– А ты сказала так сказать?

– Идиота кусок! Ничего нельзя доверить!

– Можно. Я выпросил у него другого сенса. Не знаю уж, экстра или нет.

– Юмор твой, знаешь! Господи! Он же весь мокрый. Уписался? Чей он дал телефон?

– Серебро. Фамилия сенса: Серебро.

Быстрые мамины руки, как две мышки, бегают по пуговицам и молниям, стягивая мокрое.

– Мирзоев – гений. Он нашей Нелечке ребенка сделал! Андрей! Не стой! Держи его за плечи. Сережик! Эй! Ты почему молчишь? Ты можешь говорить?

– Ты же видишь, что не может!

– Боже мой! Неси его лыжные брюки. И трусики. Сынуля, ручкам не больно? Головка не болит? Давай и носки снимем.

– Эти брюки?

– Лыжные! Теплые! Ну что за козел!

– Если взяла отгул – надо дома сидеть! За ребенком смотреть!

– Я взяла отгул?!

– Мне твой Кузнецов сказал…

– Он же меня сам отпустил к заказчику, он забыл!

– Он сказал, что ты пошла с сыном к врачу! Ты же у нас ведьма. Накаркала!

Они думают, что я не говорю. И что я не слышу. И что я даже не душа. У папы руки медленные, как две черепахи в панцирях.

– Когда ты брала отгул под мамин сердечный приступ…

– Уйди с моих глаз! Звони Серебру!

А сухие трусы – это, оказывается, еще и безумно тепло. И сухие брюки. Всего-всего обняли, как будто любят-любят! Я вас тоже, брюки, ужасно люблю!

– Пап.

– Что? Он что-то сказал, Тата! Мне показалось…

– Показалось – перекрестись! Вот мы и одеты.

Раз плюс раз – бабушкин звонок.

Мама кричит:

– Не вздумай ей говорить.

Папа уже от двери:

– Но она сама у…

– Не у!.. Сережа, иди в свою комнату!

Бедная бабушка опять звонит: раз плюс раз. Папа открывает.

– Зачем ты? Такая тяжесть!

Две полные сумки капусты – голова к голове. Бабушка их ставит на пол и гордо растирает разрумянившиеся руки:

– Можно ли было не взять? Два часа – и мы с капустой! Ой, какие люди в очереди злые стали! Сереженька, будем мириться?

– Ольга Сазоновна, мы все сейчас на пару часов уедем.