Марина Вишневецкая - Вышел месяц из тумана

– Сев-ка-мы-тут!– дуэтом, громко, Анюша и Семен.– Три-четыре. Сев-ка! Мы-тут!– с петухами и визгом.

– Конечно, мы обе видели Галика с его разносторонними гуманитарными способностями студентом: она – юридического, я – философского факультета. Итак, Валентина позвонила и сказала, что ей необходимо поговорить со мной. К тому времени мы были уже с ней, как говорится, первые подруги. Я ответила, что после второго урока у меня есть окно и я могу к ней заскочить – была суббота. Она сказала: «Тамара, я знаю, как ты любишь мои пельмени. Можешь не завтракать!» Хорошо. Прихожу. Дверь открывает Галактион! Но он-то уже жил у так называемой невесты! Сухо говорю: «Ты здесь?» – «Мать велела принять сантехника».– «А сама она где?» – «На комбинате – какая-то авария».– «Как себя чувствует Лариса?» – «Как пьяная актриса. То ломает руки, то блюет». И вот говорим мы с ним в дверях эти слова, оба никак не можем справиться с нахлынувшей дрожью, оба понимаем, что мы давно уже чужие люди… Он за эти полтора года невероятно возмужал. Я вдруг спохватываюсь, что я-то, следовательно, постарела! Почему-то говорю: «Ты как-то осунулся». И получаю в ответ: «Ты тоже!» Звонок.

– Пора на урок,– зевает Семен.

– Звонок телефона! Он идет в комнату. А я, вместо того чтобы хлопнуть дверью, иду за ним – из одной только вежливости – сказать «до свидания». Тут необходимо одно уточнение: через час мне предстояло войти в олигофренический девятый «В», собранный из отбросов соседних школ, и объяснять образ Болконского и историю его разрыва с Наташей. Дети и прежде с трудом воспринимали этот материал. Но для нынешних любой психологизм – китайская грамота. И вот! Я с этим проснулась, с этим ехала – с этим и вошла в их гостиную, когда Галик уже отвечал кому-то: «Ее нет дома». Вошла и говорю: «Ты понимал, почему Болконский не смог простить Наташу?» Уж поверьте! Без всякой задней мысли! И вдруг он падает передо мной на колени и целует мои грязные сапоги! Не снимать же мне их было, ведь я – на минуту! Я тяну его вверх, а он только теснее прижимает к ним лицо и говорит: «Ударь или скажи, что простила!» Вот, Геннадий, такая история. Надеюсь, что это хоть чем-то поможет всем нам!

– Я тоже надеюсь,– тем же голосом с автоответчика.

– На его мальчуковой кушетке – это было ужасно, тогда бросили на пол… на полу, как когда-то мы с Севкой,– голос скачет, как будто он там же, на ковре, вместе с ними.– Не скажу очищением. Селем с гор! Все сметающим на своем пути! Не настаивайте, Геннадий… Дальше я не смогу!

– Конечно, конечно! Я и не…

– Раз не настаиваешь, Гениашенька,– это Аня – похоже, с улыбочкой,– то вставай, прошвырнемся.

– Нет уж, коллега, не увиливайте! Ваша очередь рассказать все, как было на самом деле, а не так, как вам это хотелось преподнести – без цензуры свидетелей! И про крысиный яд, и про похищение младенца! И про записочки подметные!– Тамара, по тону судя, загибает пухлые пальчики.– Мы с Семеном готовы вам ассистировать!

– Яд? Анюша, какой такой яд?– мямлю, полагая, должно быть, что удачно скрываю волнение.– Ты никогда мне…

– Короче, Склифософский! Ты встаешь и приводишь Севку! Раз Тамаре Владимировне так приспичило поставить все точки под вопросительными знаками – мне ассистировать будет Всевочка!

– Мы, Анюша, ведь вместе хотели пойти.

– Иди, моя радость! А то еще в сговоре нас заподозрят. Мало ли что я тебе нашепчу по дороге? В текст войдет, а наша классная, страшно подумать, не сможет исправить ошибки!

– За вычетом, Анна Филипповна, вашего тона, все справедливо! Мой муж порой тоже зовет меня моя классная, вкладывая, как вы понимаете, в это слово совсем иной смысл!

– Барышни, отдыхайте!– нежно – Семен.– Пиво, барышни! Между прочим, есть рыбий хвост. Между прочим, Томусик, торчит из-под твоей левой пятки. Будь! Бывай!– это вслед мне, наверно.

А я отошел уже, стало быть. И сюда не долетает мой голос.

– Хорошо!– Аня громко, в ответ? Чуть темнее, чем было! Это странно.

Я там ухожу… Интересно, налево или направо? Мы ведь встретиться можем! Впотьмах, если будет вот так же темнеть. Разминемся?

– Если это Галактион!..– оглушительный вопль.– Скажите, что я здесь одна, что без мужа! Иначе он ни за что не пойдет!

– Ути хосподи, масик какой застенчивый!– канючит Семен.– И твой, Нюха, тоже… И нудный какой – у-у!

– Мой – нормальный!– (Анюша, спасибо.) – Только доверчив не в меру. Сейчас ему Севочка тоже навешает на оба уха лапши, а мой дурачок и поверит. Приведет и скажет: «Встречайте, я автора вам привел! Старомодный, но вечный финал: бог из машины!»

– А Севочка: процесс пошел?– Семен, взяв октавой выше.– Пошел? Пошел… А пошел он!..

Смеются. Анюша всех громче. Вот уж это она умеет. Отсмеялась, но по инерции весело:

– Что там с ядом крысиным-то за история?

– Вы в Норильске травились?!– Тамара победно.

– Я травилась?! По-моему, это вы в Москве!..– Нюша в раже.

– Кто – я? С чего бы?! Семен, ты слышал?

– Ведь пиво же, барышни! Пиво и звезды! Желаете – морские, желаете – небесные.

– Кто вам мог сказать такую глупость?– Тамара.

– Всёвочка и сказал!

– Ой, как беззастенчиво-то, Анна Филипповна!

– И построим мы с вами, барышни, домик из одних морских звезд. Точно пряничный. Маха моя махонькой ой как эту сказку любила! И станем в нем жить-поживать, дурью маяться!

– Да знаете ли вы, вы оба, как Севка дочку хочет до сих пор? И что он делает ради этого буквально каждую ночь!

– Томусенька, что же ты ему не объяснила, что такое ой не каждую ночь сделаться может? Ну, ты прорва, ну, ты лярва!

– Лярва по-итальянски – личинка,– едва слышно Аня.

– А пиявка по-итальянски как?! Можете не отвечать! Я вообще предлагаю без Геннадия, одним словом, пока мы вне контекста, воздержаться от слов!

– Просто, молча, друг дружку за волосы потаскать?– хмуро Аня.– Я все поняла! Корыто – это купель. А воды нет. Вода ушла в песок. И ждем мы не Мессию, как, с точки зрения автора, должно, а Всевочку ждем. Вот придет он, и снова будет весело, небывало, надзвездно!..

– Это только евреи Мессию ждут! Да, Семен? Нам еще этого не хватало, чтоб о нас, чтобы нами… какой-нибудь Розенцвейг!– деланный Тамарин смешок.– Семочка, не сердись. Но посмотрим правде в глаза! Быть первоклассным поэтом, переводчиком, музыкантом – можете! Тут я готова снять шляпу! Но проза – это слишком глубинное и исконное дело. И инородцам при всем их желании…

– Инородец, Томусенька, это такое инородное миру тело, которое куда ни помещай – а вот везде ему инородно. От обалдения он и малюет – чернилами, красками… Иногда даже очень народно! Ну, уж это – как Бог даст…

Что-то Анюша моя там примолкла.

– Как Бог даст?! В этой фразе – ты весь! Ладно. В качестве гипотезы я готова обсудить и это… Но только тогда, когда вернется Геннадий!