Чак Паланик - Уцелевший

Остались только Фертилити и я. Лампы вспыхивают и вырубаются.

В темноте, дыме, мы окружены со всех сторон сатином, натыкаемся на резанный бархат, ощущаем холод шелка, гладкость элегантного хлопка, звонит сигнализация, все эти платья, шероховатость шерсти, холод руки Фертилити на моей руке, и она говорит: «Не волнуйся».

Маленькие зеленые таблички светят нам сквозь мрак, говоря ВЫХОД.

Сигнализация звонит.

«Просто оставайся спокоен,» — говорит Фертилити.

Сигнализация звонит.

«Сейчас в любую минуту,» — говорит Фертилити.

Яркие оранжевые вспышки в темноте в другом конце этажа окрашивают все в странные оттенки оранжевого на черном. Платья и брюки между нами и тем местом — это висящие черные призраки людей с руками и ногами, врывающиеся в огонь.

Призраки тысяч людей сгорают и падают на наших глазах. Сигнализация звонит так громко, что ты кожей чувствуешь этот звон, и лишь холодная рука Фертилити удерживает меня здесь.

«Теперь в любую секунду,» — говорит она.

Жар приближается достаточно близко, чтобы почувствовать его. Дым достаточно плотный, чтобы ощутить на вкус. Не более чем в шести метрах пугающие призраки женщин, сделанные из одежды на вешалках, начинают тлеть и падать на пол. Становится тяжело дышать, и я не могу держать глаза открытыми.

А сигнализация звонит.

Мне кажется, будто одежду на мне высушили и выгладили.

Так близко подошел огонь.

Фертилити говорит: «Разве это не здорово? Разве тебе это не нравится?»

Я поднимаю руку ко рту, и это создает прохладное дуновение между моим лицом и вешалкой с искусственным шелком, пылающей рядом с нами.

Сейчас самое время сказать о тканях. Выдерните несколько нитей из одежды и подержите их над огнем. Если они не горят, это шерсть. Если они горят медленно, то это хлопок. Если они пылают так же, как одежда рядом с нами, то ткань синтетическая. Полиэстер. Искусственный шелк. Нейлон.

Фертилити говорит: «Вот оно, сейчас». Затем наступает холод, прежде чем я успеваю подумать, почему сейчас. Оно мокрое. Вода льется с потолка. Оранжевые легкие вспышки, слабее, слабее, всё. Дым вымывается из воздуха.

Один за другим включаются прожекторы, чтобы показать, что все оставшееся — это белые и черные тени. Запись музыки Ча-Ча снова включается.

«Я видела, как все это произойдет, во сне, — говорит Фертилити. — Ни единого мгновения мы не были в опасности».

Это то же самое, как их с Тревором океанский лайнер, затонувший лишь наполовину.

«На следующей неделе, — говорит Фертилити, — взорвется частная пекарня. Хочешь пойти посмотреть? Я видела, что погибнут как минимум три или четыре человека».

Мои волосы, ее волосы, моя одежда, ее одежда, на нас нет и следа огня.

Даниил, Глава Третья, Стих Двадцать Седьмой:

« … огонь не имел силы, и волосы на голове не опалены, и одежды их не изменились, и даже запаха огня не было от них».

Был там, думаю я. Сделал это.

«Поспешим, — говорит она. — Пожарные поднимутся сюда через несколько минут». Она берет мою руку в свою и говорит: «Пусть это Ча-Ча не пропадает даром».

Раз, два, ча, ча, ча. Мы танцуем, три, четыре, ча, ча, ча.

Разруха, спаленные рукава и брючины от одежды разбросаны по полу вокруг нас, потолок провис, вода все еще льется, все вымокло, мы танцуем раз, два, ча, ча, ча.

Вот такими нас и находят.

На следующей неделе должна взорваться бензоколонка. А еще из зоомагазина улетят все канарейки, сотни канареек. Фертилити предвидела все это в одном сне за другим. В каком-то отеле в этот момент течет труба. Неделями вода стекала внутри стен, размывая штукатурку, вызывая гниение дерева и ржавение металла, и в 15:04 в следующий вторник гигантская хрустальная люстра в центре вестибюля упадет.

В ее сне был скрежет свинцовых не помню уже чего, затем брызги штукатурки. Какая-то скоба оторвет головку проржавевшего болта. В сне Фертилити головка болта приземляется, шлепается на ковер рядом со стариком, несущим багаж. Он поднимает ее и вертит в ладони, глядя на ржавчину и на блестящую сталь в месте разлома.

Женщина, везущая свой багаж на тележке, останавливается рядом с мужчиной и спрашивает, ждет ли он очереди.

Старик отвечает: «Нет».

Женщина говорит: «Спасибо».

Портье за стойкой звенит в колокольчик и объявляет: «Следующий, пожалуйста!»

Коридорный делает шаг вперед.

В этот момент люстра падает.

Вот так все происходит в снах у Фертилити, и в каждом сне она видит новые детали. На женщине красный костюм, пиджак и юбка с золотым ремешком от Кристиан Диор. У старика синие глаза. На его руке, держащей головку болта, золотое обручальное кольцо. У коридорного проколото ухо, но он свою серьгу снял.

За стойкой портье, говорит Фертилити, стоят массивные французские часы эпохи барокко в вычурном корпусе из позолоченного свинца с ракушками и дельфинами, поддерживающими циферблат. Время 15:04.

Фертилити рассказывает мне все это с закрытыми глазами. Вспоминает или выдумывает, я не знаю.

Первое к Фессалоникийцам, Глава Пятая, Стих Двадцатый:

«Пророчества не унижайте».

Люстра вспыхнет в момент падения, поэтому все, кто будет стоять внизу, посмотрят вверх. Что будет после этого, она не знает. Она всегда просыпается. Сны всегда заканчиваются тогда, в тот момент, когда люстра падает или самолет разбивается. Или поезд сходит с рельс. Или молния ударяет. Или земля трясется.

Она начала вести календарь предстоящих катастроф. Она показывает его мне. Я показываю ей ежедневник, который заполняют мои работодатели. На следующей неделе будут взрыв пекарни, канарейки, пожар на бензоколонке, люстра в гостинице. Фертилити говорит, чтобы я взял корзину для пикников. Мы положим туда еду и отлично проведем день, наблюдая за всем этим.

На следующей неделе у меня стрижка газонов, дважды. Полировка медного каминного набора. Проверка дат на продуктах в холодильнике. Переворачивание консервированных продуктов в кладовой. Покупка людям, на которых я работаю, подарков с годовщиной свадьбы друг для друга.

Я говорю: Конечно. Всё, что она пожелает.

Это было сразу после того, как пожарные обнаружили нас танцующими Ча-Ча по полу выгоревшего пятого этажа, и на нас ни единого следа огня. После того, как они записали наши показания и заставили нас подписать страховку, избавляющую их от ответственности, они вывели нас на улицу. Когда мы вышли наружу, я спросил у Фертилити: Почему?

Почему она не позвонила никому, чтобы предупредить о пожаре?

«Потому что никто не любит плохие новости, — говорит она и пожимает плечами. — Тревор сообщал людям обо всех своих снах, и это лишь создавало ему проблемы».

Никто не хотел верить, что это потрясающий талант, сказала она. Они обвиняли Тревора в том, что он террорист или поджигатель.