Чак Паланик - Уцелевший

Если магазин выяснит, что вещь продается у них, то она просто вернется в торговый зал.

В большинстве случаев в бюро находок вещь просто кладут в мусорное ведро или на полку, и если никто за ней не явится в течение тридцати дней, она твоя.

А поскольку никто не терял ее, никто за ней не явится.

Ни в одном универмаге заведовать бюро находок не поставят гения.

Агент спрашивает: «Ты знаешь, что такое отмывание денег?»

Это может быть таким же жульничеством. Я мог убить соц.работницу и затем отправить книгу самому себе. Отмыть её, так сказать. Я мог отправить её себе, а теперь изображать из себя невинность, сидя здесь, обложившись египетскими хлопчатобумажными подушками, злорадствуя по поводу убийства и поедая завтрак до полудня.

Идея об отмывании чего-то вызывает у меня тоску по родине и напоминает о звуках одежды с молниями, крутящейся в стиральной машине.

Здесь, в моём гостиничном люксе, не придется очень уж долго искать мотив. В записях соц.работницы были все записи о том, как она лечила меня, меня эксгибициониста, меня педофила, меня магазинного вора.

Агент спрашивает, знаю ли я, что такое допрос в ФБР?

Он спрашивает, действительно ли я думаю, что полицейские настолько глупы?

«Предположим, что ты не убийца, — говорит агент. — Ты знаешь, кто послал эту книгу? Кто мог попытаться свалить на тебя этот грех?»

Может быть. Возможно, да, я знаю.

У агента мысль, что это кто-то из враждебной религии — католический, баптистский, даосистский, иудейский, англиканский ревнивый конкурент.

Это мой брат, говорю я ему. У меня есть старший брат, который может быть ещё жив, и легко представить себе Адама Брэнсона, убивающего уцелевших так, чтобы полиция подумала, что произошло самоубийство. Соц.работница делала за меня мою работу. Легко представить себе, что, попав в западню, она захотела убить меня. Бутылка со смесью аммиака и хлорной извести ждала меня под раковиной, чтобы я открутил крышечку и упал мертвым от запаха.

Книга выпадает из руки агента и, раскрывшись, приземляется на ковер. Другую руку агент запускает в свои волосы. «Матерь Божья,» — говорит он. Он говорит: «Лучше бы ты не рассказывал мне, что твой брат всё ещё жив».

Может быть, говорю я. Возможно, может быть, да, это было. Я видел его в автобусе один раз. Это случилось примерно за две недели до смерти соц.работницы.

Агент сверлит глазами меня, сидящего на кровати и покрытого крошками от тостов. Он говорит: «Нет, этого не было. Ты никогда никого не видел».

Его зовут Адам Брэнсон.

Агент трясёт головой: «Нет, это не так».

Адам звонил мне домой и угрожал убить меня.

Агент говорит: «Никто не угрожал тебя убить».

Нет, он это сделал. Адам Брэнсон колесит по стране, убивает уцелевших, чтобы отправить нас всех в Рай, или чтобы показать миру Правоверческое единение, или чтобы отомстить тем, кто донёс о трудовом миссионерском движении, я не знаю.

Агент спрашивает: «Ты понимаешь фразу отрицательная реакция общественности?»

Агент спрашивает: «Ты знаешь, чего будет стоить твоя карьера, если люди узнают, что ты не единственный уцелевший легендарного дьявольского Правоверческого Культа Смерти?»

Агент спрашивает: «Что если твоего брата арестуют, и он расскажет правду о культе? Он подорвёт всё, что команда авторов говорила миру о твоём жизненном пути».

Агент спрашивает: «И что потом?»

Я не знаю.

«Потом ты ничто,» — говорит он.

«Потом ты всего лишь очередной известный лжец,» — говорит он.

«Весь мир будет тебя ненавидеть,» — говорит он.

Он кричит: «Ты знаешь, к каким срокам заключения приговаривают за массовое надувательство? За искажение? За ложную рекламу? За клевету?»

Он подходит вполтную, чтобы прошептать: «Должен ли я тебе говорить, что в сравнении с тюрьмой Содом и Гоморра будут напоминать Миннеаполис или собор Святого Павла?»

Он скажет мне, что я знаю, говорит агент. Он поднимает ДСП с пола и заворачивает его в сегодняшнюю газету. Он говорит, что у меня нет брата. Он говорит, что я никогда не видел ДСП. Я никогда не видел моего брата. Я сожалею о смерти соц.работницы. Я скорблю по всей моей мертвой семье. Я глубоко любил соц.работницу. Я ей навеки признателен за помощь и руководство, и я каждую минуту молюсь о том, чтобы моя умершая семья не горела в Аду. Он говорит, что я обижен на полицию, атакующую меня, потому что она слишком ленива и не хочет найти настоящего убийцу соц.работницы. Он говорит, что я просто хочу забыть обо всех этих трагических грустных смертельных вещах. Он говорит, что я просто хочу продолжать жить.

Он говорит, что я доверяю моему замечательному агенту и очень дорожу его каждодневным руководством. Он говорит мне, что я глубоко признателен.

Прямо перед тем, как вошла горничная, чтобы убраться в комнате, агент говорит, что он отправит ДСП прямиком в машину для уничтожения бумаг.

Он говорит: «Теперь подними зад с постели, ты, ленивый мешок говна, и помни всё, что я тебе сейчас сказал, потому что когда-нибудь, очень скоро, тебе придется говорить это полиции».

Из туалетных кабинок по обе стороны от меня доносятся стоны и дыхание. Секс или движения кишок, я не вижу разницы. В стенках кабинки по обе стороны от меня имеются дырки, но я не могу в них смотреть.

Пришла ли сюда Фертилити, я не знаю.

Если Фертилити здесь и сидит рядом со мной, храня молчание, пока мы не останемся одни, я попрошу ее о самом большом чуде.

Рядом с дыркой справа от меня написано: Я сидел здесь, ждал упорно, хотел срать, но только пёрнул.

Рядом с этим написано: История моей жизни.

Рядом с дыркой слева от меня написано: Дрочи упорнее.

Рядом с этим написано: Поцелуй меня в зад.

Рядом с этим написано: С удовольствием.

Это в аэропорте Нового Орлеана, самом близком к СуперСтадиону аэропорте, где завтра состоится матч СуперКубка, где в перерыве я поженюсь.

А время уходит.

Снаружи в коридоре моя свита и моя новая невеста ждут меня больше двух часов, а я сижу здесь, потому что мои внутренности готовы вывалиться через задницу. Мои брюки спущены до уровня лодыжек. Бумажная подкладка для туалетного сидения поднимает уровень воды в унитазе, чтобы увлажнить мою голую кожу. Я чувствую густой запах человеческих дел с каждым вдохом.

Кабинка за кабинкой пустеют, но каждый раз, когда последний человек уходит, появляется другой.

На стене нацарапано: Ты знаешь, чем заканчиваются жизнь и порнофильмы. Единственная разница между ними в том, что жизнь начинается с оргазма.

Рядом с этим нацарапано: Все идёт к концу, который и есть самая волнующая часть.

Рядом с этим нацарапано: Какая тантрическая мысль.

Рядом с этим нацарапано: Здесь пахнет говном.